Page 75 - В списках не значился

боялись и быстро замкнули кольцо. Но Степан Матвеевич знал эти помещения еще по
мирной жизни и сумел вывести Плужникова. Воспользовавшись стрельбой, беготней и
сумятицей, они пробрались через двор и юркнули в свою дыру, когда немецкие автоматчики
еще простреливали каждый закуток в развалинах казарм.
— Не изменился немец. — Плужников попытался засмеяться, но из пересохшего горла
вырвался хрип, и он сразу перестал улыбаться. — Если бы не вы, старшина, мне бы
пришлось туго.
— Про ту дверь в полку только старшины знали, — вздохнул Степан Матвеевич. —
Вот она, значит, и пригодилась.
Он с трудом стащил сапог: портянка набухла от крови. Тетя Христя закричала,
замахала руками.
— Пустяк, Яновна, — сказал старшина. — Мясо зацепило, чувствую. А кость цела.
Кость цела, это главное: дырка зарастет.
— Ну, и зачем это? — раздраженно спросил Федорчук. — Постреляли, побегали — а
зачем? Что, война от этого скорее кончится, что ли? Мы скорее кончимся, а не война. Война,
она в свой час завершится, а вот мы…
Он замолчал, и все тогда промолчали. Промолчали потому, что были полны победного
торжества и боевого азарта, и спорить с угрюмым старшим сержантом попросту не хотелось.
А на четвертые сутки Федорчук пропал. Он очень не хотел идти в секрет, волынил, и
Плужникову пришлось прикрикнуть.
— Ладно, иду, иду, — проворчал старший сержант. — Нужны эти наблюдения, как…
В секреты уходили на весь день: от темна до темна. Плужников хотел знать о
противнике все, что мог, прежде чем переходить к боевым действиям. Федорчук ушел на
рассвете, не вернулся ни вечером, ни ночью, и обеспокоенный Плужников решил искать
невесть куда сгинувшего старшего сержанта.
— Автомат оставь, — сказал он Волкову. — Возьми карабин.
Сам он шел с автоматом, но именно в эту вылазку впервые приказал напарнику взять
карабин. Он не верил ни в какие предчувствия, но приказал так и не пожалел потом, хотя
ползать с винтовкой было неудобно, и Плужников все время шипел на покорного Волкова,
чтобы он не брякал и не высовывал ее где попало. Но сердился Плужников совсем не из-за
винтовки, а из-за того, что никаких следов сержанта Федорчука им так и не удалось
обнаружить.
Светало, когда они проникли в полуразрушенную башню над Тереспольскими
воротами. Судя по прежним наблюдениям, немцы избегали на нее подниматься, и
Плужников рассчитывал спокойно оглядеться с высоты и, может быть, где-нибудь да
обнаружить старшего сержанта. Живого, раненого или мертвого, но — обнаружить и
успокоиться, потому что неизвестность была хуже всего.
Приказав Волкову держать под наблюдением противоположный берег и мост через
Буг, Плужников тщательно осматривал изрытый воронками крепостной двор. В нем по-
прежнему валялось множество неубранных трупов, и Плужников подолгу всматривался в
каждый, пытаясь издалека определить, не Федорчук ли это. Но Федорчука пока нигде не
было видно, и трупы были старыми, уже заметно тронутыми тлением.
— Немцы…
Волков выдохнул это слово так тихо, что Плужников понял его потому лишь, что сам
все время ждал этих немцев. Он осторожно перебрался на другую сторону и выглянул.
Немцы — человек десять — стояли на противоположном берегу, у моста. Стояли
свободно: галдели, смеялись, размахивая руками, глядя куда-то на этот берег. Плужников
вытянул шею, скосил глаза, заглянул вниз, почти под корень башни, и увидел то, о чем
думал и что так боялся увидеть.
От башни к немцам по мосту шел Федорчук. Шел, подняв руки, и белые марлевые
тряпочки колыхались в его кулаках в такт грузным, уверенным шагам. Он шел в плен так
спокойно, так обдуманно и неторопливо, словно возвращался домой после тяжелой и нудной