Page 42 - Завтра была война...

в верхнем правом углу:

«В ЦЕНТРАЛЬНЫЙ КОМИТЕТ ВСЕСОЮЗНОЙ КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ
(БОЛЬШЕВИКОВ)».

Она писала быстро, потому что письмо было продумано до последнего слова. Фразы
ложились одна к одной без помарок, легко и точно, и, когда лист заполнился, осталось лишь
поставить подпись. Но она отложила ручку, вновь внимательно прочитала написанное,
вздохнула, подписалась и указала номер партбилета и дату вступления: 1917 год.

Глава шестая

В то утро Коваленки впервые за много лет завтракали в полной тишине. И не только
потому, что Зиночки не было на привычном месте.
— Я с работы отпрошусь часа на два, — сказал Андрей Иванович.
— Да, конечно, — тотчас же согласилась жена. Ровно в двенадцать Коваленко вошел в
кабинет директора школы Николая Григорьевича. И замер у двери, потому что рядом с
директором школы сидела мать Искры Поляковой.
— Триумвират, — усмехнулась она. — Покурим, повздыхаем и разойдемся.
— Чушь какая-то! — шумно вздохнул директор. — Это же чушь, это же нелепица
полная!
— Возможно, — Полякова кивнула коротко, как Искра.-Поправят, если нелепица.
— Пока поправят, девочка, что же, одна будет? — тихо спросил Коваленко у
директора. — Может, написать родным, а ее к нам пока, а? Есть насчет этого указания?
— Что указания, когда она — человек взрослый, паспорт на руках. Предложите ей, хотя
сомневаюсь, — покачал головой директор. — А родным написать надо, только не в этом же
дело, не в этом!
— Так ведь одна же девочка…
— Не в этом, говорю, дело, — жестко перебил Ромахин.-Вот мы трое — коммунисты,
так? Вроде как ячейка. Так вот, вопрос ребром: верите Люберецкому? Лично верите?
— Вообще-то, конечно, я этого товарища не знаю,-мучительно начала Коваленко.-Но,
думаю, ошибка это. Ошибка, потому что уж очень дочку любит. Очень.
— А я так уверен, что напутали там. И Люберецкому я верю. И товарищ Полякова тоже
так считает. Ну, а раз мы, трое большевиков, так считаем, то наш долг поставить в
известность партию..Правильно я мыслю, товарищ Полякова?
Мать Искры помолчала. Постучала папиросой о коробку, сказала наконец:
— Прошу пока никуда не писать.
— Это почему же? — нахмурился Николай Григорьевич.
— Кроме долга существует право. Так вот, право писать о Люберецком есть только у
меня. Я знала его по гражданской войне, по совместной работе здесь, в городе. Это
аргументы, а не эмоции. И сейчас это главное: требуются аргументы. Идет предварительное
следствие, как мне объяснили, и на этом этапе пока достаточно моего поручительства.
Поэтому никакой самодеятельности. И еще одно: никому о нашем разговоре не говорите.
Это никого не касается.
Искра тоже считала, что это никого не касается. И утром распорядилась:
— Никому ни слова. Смотри у меня, Зинаида.
— Ну, что ты, я же не идиотка.
Вика в школу не пришла, а так все было, как обычно. Мыкался у доски Артем,
шептался со всем классом Жорка Ландыс, читал на переменках очередную растрепанную
книгу тихий отличник Вовик Храмов. А в середине дня поползли слухи:
— У Вики Люберецкой отца арестовали.