Page 24 - Звездные корабли

– Мы с Михаилом о серьезных вещах говорили.
– Знаю, о каких серьезных вещах: бросать палеонтологию, идти заниматься атомной
энергией. Так тебя сразу и возьмут. Гений пропадает непризнанный! Давайте-ка спросим у
Ильи Андреевича, как он к этому делу отнесется. Он, когда сердитый, говорят, мастер
ругаться черными словами.
– Ты с ума сошла, Том! – заволновался Михаил. – Разве можно сказать большому
ученому: мы, мол, не считаем его науку важной! Мы, его аспиранты!
– А вот возьму и спрошу! – заупрямилась Тамара. – Надо наконец поставить точку на
всех ваших разговорах. Ты Женю ими замучил, да и мне надоел…
В дверь громко постучали. Михаил мгновенно спрыгнул со стола, Женя невольно
поправила волосы. Вошел Давыдов, широко улыбаясь, бодрый и веселый, поздоровался, в
нескольких словах рассказал о своей поездке.
– А теперь вы рассказывайте. Какие достижения и вопросы? Начнем хотя бы с вас,
Тамара Николаевна.
Тамара улыбнулась слегка смущенно.
– А можно вас сначала спросить по общему вопросу, Илья Андреевич? – начала она. –
Вы не торопитесь?
Михаил за спиной Давыдова в комическом ужасе закатил глаза.
– Нисколько не тороплюсь, – ответил Давыдов. – И вы знаете, я люблю, когда меня
спрашивают.
– Илья Андреевич, Михаил… мы все обсуждали, правильно ли сделали выбор
специальности. В такое время наши ископаемые кости… Вот Михаил говорит – надо бы
заниматься физикой… И мы были на докладе Петрова – не совсем понятно, но страшно
интересно! – Тамара выпалила все это одним духом, запнулась, вздохнула и поспешно
закончила: – Я хотела спросить ваше мнение по этому вопросу. Что вы нам посоветуете?
Давыдов стал серьезным, нахмурился и, против ожидания Тамары, нисколько не
рассердился. Он медленно вытащил портсигар.
– Окно открыто, значит, можно курить… Вопрос серьезный. Я вас понимаю. Во время
крупных переворотов в технике те дисциплины, которые стоят в стороне, должны казаться
неважными. И вы, молодежь, естественно, колеблетесь, несмотря на уже приобретенную
специальность. Я бы тоже колебался… Но вот что я вам скажу…
Давыдов зажег папиросу, задумчиво посмотрел на поднимавшийся вверх дым.
– Есть люди, – медленно начал профессор, – безразличные в выборе научного пути.
Случай, выгода – и они будут заниматься чем угодно. И даже с большим успехом, с
хорошими результатами. Но я не считаю их настоящими учеными. Выбор науки, что там ни
говори, определяется личными склонностями, способностями и вкусами. Только тогда, когда
ваш ум будет требовать знания, ловить его, как задыхающийся ловит воздух, тогда вы будете
подлинными творцами науки, не щадящими сил в своем движении вперед, сливающими
свою личность с наукой. Я сам вначале колебался. По образованию я инженер, люблю
технику, и все же основные мои склонности – исторические. Вот я и занимаюсь древнейшей
историей Земли и жизни. Худо ли, хорошо ли, но это заполняет всю мою жизнь, целиком.
Конечно, может быть, жаль, что я не физик, не творю важнейшее для настоящего момента,
но тут дело в комбинации моих способностей и интересов, которые принесут наибольший
эффект, если будут гармонировать с избранным путем. И не стоит преуменьшать значение
нашей науки. Ее «завтрашний день» дальше, чем у других отраслей знания, она сделается
необходимой позже других, но сделается, когда мы сможем вплотную взяться за человека.
Наш организм – это исторически сложившаяся сложнейшая комбинация эволюционных
наслоений от рыбы до высшего млекопитающего. Понять биологию человека по-настоящему
без изучения всей эволюционной лестницы нельзя. А от этого целиком зависит медицина
будущего, сохранение человека как вида и еще многое другое. Сейчас эти вопросы еще
далеки от нас, но приближаются с каждым днем. И мы готовим для них точную основу
знания. Бросить наше дело нельзя еще и потому, что человеку, строящему будущее,