Page 36 - Звездные корабли

зацепляется за другое и становится реальностью. Реальность перед вами – череп небесной
бестии. Но эта реальность, в свою очередь, вызывает другое невероятное, зацепляется за
него, цепь протягивается дальше. И я хочу протянуть цепь дальше!
– Допустим, что так, хотя и не понимаю вас. Но тут попахивает, и очень заметно,
самопожертвованием. Я не могу принять…
– Не нужно, Алексей Петрович! Поверьте, старый друг, я совершенно искренен. Разве
мы не делились за всю нашу совместную работу интересными материалами? Позже вы
поймете, что и тут произошел такой же раздел. Я не хочу забирать себе всего. Мы одинаково
смотрим на науку, и для нас обоих важнее всего ее движение вперед…
Растроганный Шатров опустил голову. Он не умел выражать свои чувства, особенно
глубокие переживания. И сейчас он молча стоял перед другом, весело смотревшим на него.
Шатров невольно коснулся рукой притягивавшего его черепа обитателя «звездного
корабля». Корабль ушел в неимоверную глубину пространства, стал недостижимым никаким
силам и машинам. И все же вот его несомненный, неоспоримый след – доказательство, что
жизнь проходит неизбежную эволюцию, неотвратимое усовершенствование, пусть
чрезвычайно долгим и тяжким путем. В этом движении – закон жизни, необходимое условие
ее существования. И если оно не прерывается какими-нибудь случайностями космоса, то в
неизбежном результате – рождение мысли, становление человека и далее – общество,
техника, борьба с грозной мощью вселенной. И эта борьба может идти далеко – пришелец из
другого мира тому залогом. Если бы «они» появились на Земле не тогда, а теперь, как много
нового узнали бы мы!..

Шатров обернулся к другу спокойно и открыто:
– Я принимаю ваше… предложение. Пусть будет так. Мне, конечно, придется съездить
в Ленинград, устроить дела и спешно вернуться. Работать надо здесь. Возить подобную
драгоценность недопустимо… Только почему, Илья Андреевич, вы зовете его небесной
бестией? Как-то нехорошо звучит – непочтительно.
– Я просто не могу подобрать название. Ведь нельзя называть его человеком, если
соблюдать научную терминологию. Это человек по мысли, по технике, общественности, но
ведь он выработался на иной анатомической основе. Его организм явно не родственен
нашему. Это другой зверь. Вот я и зову его небесным зверем – «бестия целестис» по-латыни.
Можно взять греческий корень для родового названия – пусть будет «терион целестис».
Пожалуй, так звучит лучше. А настоящее название – это уж ваша забота.
– Но все-таки, Илья Андреевич, – помолчав, сказал Шатров, – что же останется вам
самому?
– Милый друг, я сказал, что протяну цепь дальше. Давно уже думаю я о роли атомных
реакций в геологических процессах. А теперь наше необычайное открытие вывело меня из
орбиты обычного, подняло на высокий уровень мысли, придало смелости в заключениях,
расширило границы представления. И я хочу попытаться доказать возможность
использования могучих источников атомной энергии в глубинах земной коры. Разработать
глубинную геологию, чтобы приблизить ее к практической осуществимости… А вы, ваше
дело – эволюция жизни и становление мысли уже не только в пределах нашей Земли, но во
всей вселенной. Показать этот процесс, дать людям картину великих возможностей, стоящих
перед ними. Опрокинуть малодушных скептиков и убогих изуверов, каких еще немало в
науке, этим светлым торжеством мысли!
Давыдов замолк. Шатров смотрел на друга, как будто впервые увидел его.
– Да, что мы стоим? – наконец произнес Давыдов. – Сядем, успокоимся. Я устал.
Оба ученых тихо уселись, закурили и, как по команде, задумчиво уставились на череп,
в пустые орбиты странного существа.
В кабинете воцарилось молчание.
Давыдов смотрел на выпуклый, изрытый мелкими ямками лоб, представляя себе, что
когда-то, безмерно давно, за этой костной стенкой работал большой человеческий мозг.