Page 42 - Этюды о ученых

Дело росло как снежный ком, а покоя не было. Бесконечные намёки, выпады, наскоки:
«Дизель ничего не изобрёл… Он лишь собрал изобретённое…» Спасаясь от злых шепотков,
он мечется в своём новом автомобиле по Европе, не в силах нигде остановиться, не в силах
работать дальше. Две триумфальные поездки в Америку. Опять банкеты, спичи… В этом
шуме и гаме он тихо спросил у Эдисона:
– Вы думаете когда-нибудь о смерти?
– Я занимаюсь делом, а не метафизикой, – ответил американец.
Как измучен, издёрган, затравлен и как в то же время спокоен этот высокий,
безукоризненно одетый, красивый, уже седеющий в свои 55 лет человек в строгом пенсне,
строго восставшем белоснежном воротничке, строгом галстуке! Вот он с группой инженеров
на борту «Дрездена». Они плывут в Лондон. Отличный ужин. Отличная сигара. Спутники
проводили его до каюты. Он пожал им руки: – Покойной ночи. До завтра.
Утром в его каюте обнаружили нетронутую постель, а в дорожной сумке – золотые
часы, с которыми он никогда не расставался.
А два дня спустя в устье Шельды флиссингенские рыбаки нашли труп хорошо одетого
человека. Они подняли его и поплыли домой. Но море словно озверело. Рыбаки были
тёмными людьми и подумали, что Шельда не хочет отдавать им своей жертвы. И они
бросили труп в волны. Так навсегда исчез Рудольф Дизель. А дизели – остались…

Николай Жуковский:
«ТАМ, ВПЕРЕДИ, ИДУТ МОЛОДЫЕ И СИЛЬНЫЕ»

Николай Егорович Жуковский первое занятие в Императорском Высшем Техническом
училище провёл в январе 1872 года – ему как раз исполнилось 25 лет – и с этого момента
как-то душевно укрепился, успокоился, поверил в себя.
Он учился не то чтобы плохо, скорее хорошо, но нелегко. Покинув ребёнком отцовское
именьице Орехово под Владимиром, он быстро взрослеет в пёстрой сутолоке Москвы и
решает непременно стать инженером, как и «папашенька» – так ласкался он в письмах к
отцу.
Скудные средства родителей никак не позволяли ему учиться в Петербургском
институте путей сообщения, о котором мечтал, и против воли своей пошёл он в Московский
университет, не любя его, страшась и робея. Он не метался в выборе пути и быстро понял,
что словесность и языки не его стихия. Математика, астрономия и физика были проще,
логичнее – и потому вызывали его любознательность, быстро подмеченную учителями.
Жуковского вовлекают в математический кружок знаменитого профессора Н. Д. Брашмана, в
большой квартире которого затевались нешуточные научные баталии, но Николай слишком
зелен ещё для этих споров, сидит слушает, встревает редко. Всякому молодому таланту
нужна поддержка и внимание, а Жуковский как бы безразличен к короткому знакомству с
университетскими наставниками. Да, их споры увлекают его, есть и свои симпатии, но не
более. Во всяком случае, к моменту окончания университета, как и прежде, захвачен он
мечтами о Петербурге, об инженерном дипломе.
Он поступил в желанный свой институт, но учёба не пошла, самочувствие скверное,
провалил экзамен по геодезии и вовсе расклеился. Никогда Жуковский не был таким
усталым, пустым и старым, как в эти самые молодые свои годы. Пишет другу из родного
Орехова в Петербург: «…Занимаюсь я теперь вообще мало, есть у меня некоторые
математические книги, но как-то плохо они читаются…» «Практиком механиком я выйду
едва ли, ну да может быть, удастся где-нибудь читать по этому предмету». «Имея разные
планы насчёт своего будущего, не знаю, что именно удастся». «Первые лишние месяцы