Page 1 - Белый пароход

Чингиз Айтматов

Белый пароход

ВСЯ ПРАВДА, ДЕВЯТЬ ЛЕТ СПУСТЯ…
В принципе, я не любитель разного рода приложений к литературному тексту типа
предисловий, послесловий и т. п. Художественное произведение должно быть абсолютно
законченным объектом и по форме и по сути, как живопись или как музыка, т. е. само за себя
говорящим, воспринимаемым без подсобных комментариев. Однако в практике бывают оказии,
когда поневоле приходится прибегать к предварительному слову, чтобы внести ясность в
некоторые вопросы.
Именно такого рода случаи, касающиеся судеб моих книг, дважды, имели место в моей
творческой жизни, когда я по своей воле счел нужным обратиться к жанру предисловия.
Прочитав предложенное предисловие к повести «Лицом к лицу», читатель, надеюсь, поймет, чем
это было вызвано. Надеюсь также, что предисловие, сохраняемое к первоначальному изданию
«И дольше века длится день», объяснит читателю во многом вынужденность тогдашнего
предварения.
Здесь же я хотел бы остановиться главным образом на истории романа «И дольше века длится
день», увидевшего свет девять лет тому назад на страницах журнала «Новый мир». Начну с того,
что осложнения романа на пути в свет начались с первых шагов. Первозданное, родное, если
можно так выразиться, название книги было «Обруч». Имелся в виду «обруч» манкуртовский,
трансформированный в обруч космический, «накладывавшийся на голову человечества»
сверхдержавами в процессе соперничества на мировое господство… Однако цензура быстро
раскусила смысл такого названия книги, потребовала найти другое наименование, и тогда я
остановился на строке из Шекспира в переводе Пастернака: «И дольше века длится день».
Исходил при этом из того, что лучше поступиться названием, чем содержанием. Но в «Роман-
газете» и в издательстве «Молодая гвардия» и такое название не нашло согласия. Потребовали
более упрощенное, «соцреалистическое» название — и тогда явился на свет «Буранный
полустанок», в «роман-газетном» варианте с литературными купюрами мест, показавшихся
идеологически сомнитель-ными. Шел я на это скрепя сердце, выбирая наименьшее из зол.
Главным было опубликовать книгу. Не поставить ее под удар фанатичной вульгаризированной
критики. Теперь эти дела в прошлом, но тогда идеология являла собой доминирующую силу.
Но вот прошли годы. Из демагогии, политического фарса свобода превратилась в
действитель-ность. Тем временем роман «И дольше века длится день» множество раз издавался и
переиздавал-ся и в стране и особенно за рубежом. И никто из читателей, столь горячо
принявших роман, не подозревал, как сокрушался я в душе всякий раз на больших публичных
встречах, ибо в романе было описано далеко не все, что я намерен был сказать. Не без
оснований я избегал включать в повествование те события, которые явно не могли быть
проходящими по цензурным соображениям.
Эта внутренняя авторская неудовлетворенность, недосказанность, копившаяся многие годы,
обида на обстоятельства и на самого себя, однако же нашли, наконец, свое разрешение — я
решился на трудное дело — дописать к уже сложившемуся в читательском мире произведению
новые главы, выношенные и выстраданные за многие годы. Эдакое случается редко, если
вообще имеет прецедент…