Page 5 - Безумная Евдокия

Старший! Я хочу, чтоб и ваши дети были такими.
Более дерзких задач она перед нами не ставила.
Она постоянно воспитывала учеников нынешних на примере учеников бывших, для
чего устраивала встречи и собеседования. А Оленька в это время занималась в
художественной школе. Да еще изучала итальянский, чтобы прочитать о гениях
Возрождения на их родном языке.
Иногда после родительских собраний Евдокия Савельевна упрямо пыталась
познакомить меня с моей собственной дочерью. «Лицом к лицу — лица не увидать!» —
процитировала она в одной из таких бесед. «Есенин имел в виду временные расстояния», —
отпарировал я.
На всех бывших учеников у Евдокии Савельевны была заведена картотека.
Как в читальнях и библиотеках на книги... В карточках, помимо адресов, телефонов и
библиографических сведений, было отмечено, когда проведена встреча с бывшим учеником
и сколько ребят присутствовало.
— Их отрывает от дела. Нас отрывает, — вздыхала Оля. -
Ну если бы сутки были в два раза длиннее! Тогда бы уж пусть.
— Ты абсолютно права, — соглашалась Надя. — Но будь снисходительной.
У нее нет семьи, ей некуда торопиться.
Надюша жалела «безумную Евдокию», но еще больше опасалась за Оленьку.
— Не надо конфликтов, — просила она.
Этот страх преследовал нас обоих со дня рождения дочери: а вдруг с ней что-то
случится?
В семье, состоящей из трех человек, всегда кто-нибудь оказывается в меньшинстве:
либо мужчина, либо женщина. У нас в меньшинстве были мы с
Надей: центром семьи и ее лицом стала дочь. Она заслужила это право. И мы были
счастливы.
Когда-то, очень давно, я посылал свои фантастические рассказы в редакции толстых и
тонких журналов. Мне присылали ответы на гладкой плотной бумаге с названием журнала
вверху. Выразив уважение в начале и в самом конце письма, в середине мне объясняли, что
мои литературные опусы лишены самобытности. Похожесть была моей главной бедой.
Учись я у
Евдокии Савельевны, она бы меня обожала!
А Оля даже посуду мыла каким-то своим способом: бесшумно и быстро.
— Не остри по поводу этих встреч с бывшими учениками, — просила
Надюша. — И ничего не рифмуй. Я прошу тебя.
— Нет, я хочу понять, — отвечала Оля, — почему все мы должны тратить время и силы
на то, что доставляет радость одной Евдокии. Эти люди ей дороги? Пусть и встречается. Но
ведь так можно устраивать вечера в честь любого из жильцов нашего дома. Каждый кому-
нибудь дорог. Разве я не права?
— Ты права... Но все-таки, пожалуйста, не рифмуй.
— Я рифмую бездарно. Евдокия Савельевна должна радоваться таким рифмам!
— И все-таки я прошу тебя...
От бывших учеников «безумная Евдокия» требовала, чтобы они подробно
рассказывали о своих «трудовых буднях»: бухгалтер — про бухгалтерию, начальник ЖЭКа
— про ЖЭК, шеф-повар — про кухню.
— Как это было интересно! Как поучительно! — восторгалась Евдокия
Савельевна.
И ученики, которых она своим громким голосом как-то тихо сумела прибрать к рукам,
послушно вторили, что им было действительно интересно.
А Оля молчала... Потому что в час встречи нынешних с бывшими она десятый раз
перерисовывала какого-нибудь «Старика с телеграммой в руке» или мучилась от того, что
фигура собаки получилась статичной, а собачий взгляд не выражает собачьей верности и