Page 43 - И дольше века длится день

мешковатых галифе, в черном пиджаке поверх белой рубашки, и на голове выходная
железнодорожная фуражка. На груди его поблескивали все боевые ордена, медали и даже
значки ударника пятилеток. Все это ему шло и придавало внушительность. Таким, пожалуй,
и должен был бы быть Буранный Едигей на похоронах Казангапа.
На проводы собрались все боранлинцы от мала до велика. Толпились возле прицепа,
ждали выезда. Женщины не переставая плакали. Как-то само собой вышло, Буранный
Едигей сказал собравшимся:
— Мы сейчас отправляемся на Ана-Бейит, на самое почитаемое старинное кладбище в
сарозеках. Покойный Казангап-ата заслужил это. Он сам завещал похоронить его там. —
Едигей задумался, что сказать еще, и продолжил: — Стало быть, кончились вода и соль,
предназначенные ему на роду. Этот человек проработал на нашем разъезде ровно сорок
четыре года. Можно сказать — всю жизнь. Когда он здесь начинал, не было даже водокачки.
Воду привозили в цистерне на целую неделю. Тогда не было снегоочистителей и других
машин, которые теперь есть. Не было даже такого трактора, на котором теперь мы везем его
хоронить. Но все равно поезда шли, и путь им был всегда готов. Казангап честно отслужил
свой век на Боранлы-Буранном. Он был хорошим человеком. Вы все знаете. А теперь мы
двинемся. Всем туда не на чем и незачем ехать. Да и линию не имеем права оставлять. Мы
поедем туда вшестером. И мы все сделаем как подобает. А вы ждите нас и готовьтесь, по
возвращении все собирайтесь на поминки, зову от имени его детей, вот они — сын и дочь
его…
Хотя Едигей и не думал, получился вроде как бы маленький траурный митинг. С тем
они тронулись. Боранлинцы пошли немного за прицепом и остались кучкой за домами.
Некоторое время слышался еще громкий плач — то голосили вслед Айзада и Укубала…
И когда смолкли позади выкрики и они вшестером, все дальше уходя от железной
дороги, углубились в сарозеки, Буранный Едигей облегченно вздохнул. Теперь они были
сами по себе, и он знал, что надо делать.
Солнце уже поднималось над землей, щедро и отрадно заливая светом сарозекские
просторы. Пока еще было прохладно в степи и ничто внешне не отягощало их движения. В
целом мире привычно и недоступно парили в выси только два коршуна да иногда
выпархивали из-под ног жаворонки, смущенно щебеча и трепыхая крылышками. «Скоро и
они улетят. С первым снегом соберутся в стаи и улетят», — отметил про себя Едигей,
представив на мгновение падающий снег и улетающих в той снежной пелене пташек. И
опять вспомнилась ему почему-то та лисица в ночи, прибегавшая к железной дороге. Он
даже огляделся украдкой по сторонам — не идет ли где следом. И опять подумалось об
огненной ракете, поднимавшейся той ночью над сарозеками в космос. Удивляясь странным
мыслям своим, он все же заставил себя забыть об этом. Не о том пристало думать в такой
час, хоть путь был далек…
Восседая на своем Каранаре, Буранный Едигей ехал впереди, указывая направление на
Ана-Бейит. Широким, размашистым тротом шел под ним Каранар, все больше втягиваясь в
дорожный ритм движения. Для понимающего человека Каранар был особенно красив на
ходу. Голова верблюда на гордо изогнутой шее как бы плыла над волнами, оставаясь почти в
неподвижности, а ноги, длиннющие и сухожильные, стригли воздух, неутомимо отмеряя
шаги по земле. Едигей сидел между горбами прочно, удобно, уверенно. Он был доволен, что
Каранар не требовал понуканий, шел, легко и чутко улавливая указания хозяина. Ордена и
медали на груди Едигея слегка позванивали на ходу и отсвечивали в лучах солнца. Но это
ему не мешало.
Следом за ним катился трактор «Беларусь» с прицепом. В кабине возле молодого
тракториста Калибека сидел Сабитжан. Вчера он все же порядочно выпил, занимая
боранлинцев всякими байками о радиоуправляемых людях и всякой другой болтовней, а
теперь был подавлен и молчалив. Голова Сабитжана болталась из стороны в сторону. Едигей
опасался, как бы не разбились его очки. В прицепной тележке рядом с телом Казангапа
сидел, пригорюнившись, муж Айзады. Он щурился на солнце и изредка оглядывался по