Page 6 - Ранние журавли

шум сбежались мальчишки. У одного из них оказалась собачонка, она решила, что тоже
должна принять участие в этой суматохе, и стала с лаем гоняться по пятам за Черногривым.
Тот с испугу еще больше припустил, а Султанмурат, на зависть всем, стал показывать
«джигитовки», как осоавиахимовцы. На бегу спрыгивал с Черногривого и снова запрыгивал,
спрыгивал и снова запрыгивал.
Вот так до войны кавалеристы-осоавиахимовцы тренировались на лугу возле
сельсовета. Свои же аильные джигиты занимались после работы. Лозу рубили вскачь. На
бегу спрыгивали с седла и снова запрыгивали. Их значками награждали. Красивые были
значки, на цепочках, на винтах прикручивались. Завидовали ребята. Всегда сбегались
посмотреть, как осоавиахимовцы джигитовали. Где-то они теперь? На конях или в окопах?
Конница, говорят, уже не применяется на войне…
И, глянув за окно, Султанмурат подумал, что лошади к тому же мерзнут зимой, а танку
и холод нипочем. А все равно лошадь лучше!
…То-то была потеха тогда. Вскоре Черногривый стал смиряться. Понял, что
требовалось от него: шагом ходил, рысью ходил, по кругу ходил и напрямую…
— А теперь садись, — позвал Султанмурат брата, — езжай, все в порядке!
Разрумянился от гордости Аджимурат, пристукнул Черногривого пятками, то туда, то
5
сюда проезжался — все теперь видели, какой у него умелый агай , как тут было не
похвастаться!
Вечер стоял светлый, долго не темнело. Домой вернулись довольные, хоть и устали.
Аджимурат верхом на Черногривом въехал во двор показаться матери.
Он сразу уснул после этого, ничего не подозревая. А Султанмурату не спалось. Думал о
том, как завтра очутится в городе, что там увидит, что ожидает его. Засыпая, слышал, как
негромко переговаривались отец с матерью.
— Я бы и младшего взял, вдвоем бы им веселее было, — говорил отец, — да только
места нет на этой чертовой бричке. Сидишь там на самом передке, впритык под бочкой. А
дорога дальняя, задремлет малый да упадет под колеса.
— Что ты! — перепугалась мать. — Не приведи бог, и не думай, не надо, — зашептала
она. — В другой раз как-нибудь успеется. Пусть подрастет. Ты и за этим гляди в оба.
Думаешь, большой, куда там…
Сладко засыпалось Султанмурату, сладко было слышать, как тихо разговаривают
между собой родители, сладко было думать, что утром, рано-рано утром им отправляться с
отцом в путь-дорогу…
И, уже засыпая, испытал он, замирая сердцем, несказанное удовольствие полета.
Странно, откуда он знал, как надо летать. Ходить, бегать, плавать дано человеку. А он летел.
Не совсем как птица. Птица машет крылами. А он лишь распростер руки и шевелил
кончиками пальцев. И летел плавно, свободно, неизвестно откуда и неизвестно куда, в
беззвучном, «улыбающемся» пространстве… То был полет духа, то он рос во сне.
Проснулся вдруг, когда отец тронул за плечо и тихо сказал на ухо:
— Вставай, Султанмурат, поехали.
И прежде чем вскочить с места, на какую-то долю секунды ощутил, как накатилась
волна нежности и признательности к отцу за его жесткие усы, прикоснувшиеся к уху, и
слова, обращенные к нему. Он еще не знал, что настанет время, когда будет с тоской и болью
вспоминать именно это прикосновение отцовских усов, именно эти сказанные им слова:
«Вставай, Султанмурат, поехали».
Мать давно уже была на ногах. Она дала сыну выстиранную рубаху, на голову
великоватую зеленую фуражку, как у начальников, в прошлом году отец привез ее с
Чуйского канала, и ботинки, береженые, тоже привезенные отцом с канала.
— Попробуй надень, не жмет? — спросила она про ботинки.

5 Агай — старший брат.