Page 34 - Собачье сердце

Швондер оторопел, но быстро оправился и учтиво заметил Шарикову:
– Вы, гражданин Шариков, говорите в высшей степени несознательно. На воинский
учёт необходимо взяться.
– На учёт возьмусь, а воевать – шиш с маслом, – неприязненно ответил Шариков,
поправляя бант.
Настала очередь Швондера смутиться. Преображенский злобно и тоскливо
переглянулся с Борменталем: «Не угодно ли – мораль». Борменталь многозначительно
кивнул головой.
– Я тяжко раненный при операции, – хмуро подвыл Шариков, – меня, вишь, как
отделали, – и он показал на голову. Поперёк лба тянулся очень свежий операционный шрам.
– Вы анархист-индивидуалист? – спросил Швондер, высоко поднимая брови.
– Мне белый билет полагается, – ответил Шариков на это.
– Ну-с, хорошо-с, не важно пока, – ответил удивлённый Швондер, – факт в том, что мы
удостоверение профессора отправим в милицию и нам выдадут документ.
– Вот что, э… – внезапно перебил его Филипп Филиппович, очевидно терзаемый
какой-то думой, – нет ли у вас в доме свободной комнаты? Я согласен её купить.
Жёлтенькие искры появились в карих глазах Швондера.
– Нет, профессор, к величайшему сожалению. И не предвидится.
Филипп Филиппович сжал губы и ничего не сказал. Опять как оглашённый загремел
телефон. Филипп Филиппович, ничего не спрашивая, молча сбросил трубку с рогулек так,
что она, покрутившись немного, повисла на голубом шнуре. Все вздрогнули.
«Изнервничался старик», – подумал Борменталь, а Швондер, сверкая глазами, поклонился и
вышел.
Шариков, скрипя сапожным рантом, отправился за ним следом.
Профессор остался наедине с Борменталем. Немного помолчав, Филипп Филиппович
мелко потряс головой и заговорил.
– Это кошмар, честное слово. Вы видите? Клянусь вам, дорогой доктор, я измучился за
эти две недели больше, чем за последние 14 лет! Вот – тип, я вам доложу…
В отдалении глухо треснуло стекло, затем вспорхнул заглушённый женский визг и
тотчас потух. Нечистая сила шарахнула по обоям в коридоре, направляясь к смотровой, там
чем-то грохнуло и мгновенно пролетело обратно. Захлопали двери, и в кухне отозвался
низкий крик Дарьи Петровны.
Затем завыл Шариков.
– Боже мой, ещё что-то! – закричал Филипп Филиппович, бросаясь к дверям – Кот, –
сообразил Борменталь и выскочил за ним вслед. Они понеслись по коридору в переднюю,
ворвались в неё, оттуда свернули в коридор к уборной и ванной. Из кухни выскочила Зина и
вплотную наскочила на Филиппа Филипповича.
– Сколько раз я приказывал – котов чтобы не было, – в бешенстве закричал Филипп
Филиппович. – Где он?! Иван Арнольдович, успокойте, ради бога, пациентов в приёмной!
– В ванной, в ванной проклятый чёрт сидит, – задыхаясь, закричала Зина.
Филипп Филиппович навалился на дверь ванной, но та не поддавалась.
– Открыть сию секунду!
В ответ в запертой ванной по стенам что-то запрыгало, обрушились тазы, дикий голос
Шарикова глухо проревел за дверью:
– Убью на месте…
Вода зашумела по трубам и полилась. Филипп Филиппович налёг на дверь и стал её
рвать. Распаренная Дарья Петровна с искажённым лицом появилась на пороге кухни. Затем
высокое стекло, выходящее под самым потолком ванной в кухню, треснуло червиной
трещиной и из него вывалились два осколка, а за ними выпал громаднейших размеров кот в
тигровых кольцах и с голубым бантом на шее, похожий на городового. Он упал прямо на
стол в длинное блюдо, расколов его вдоль, с блюда на пол, затем повернулся на трех ногах, а
правой взмахнул, как будто в танце, и тотчас просочился в узкую щель на чёрную лестницу.