Page 32 - Собачье сердце

– Что я, каторжный? – удивился человек, и сознание его правоты загорелось у него
даже в рубине. – Как это так «шляться»?! Довольно обидны ваши слова. Я хожу, как все
люди.
При этом он посучил лакированными ногами по паркету.
Филипп Филиппович умолк, глаза его ушли в сторону. «Надо всё-таки сдерживать
себя», – подумал он. Подойдя к буфету, он одним духом выпил стакан воды.
– Отлично-с, – поспокойнее заговорил он, – дело не в словах. Итак, что говорит этот
ваш прелестный домком?
– Что ж ему говорить… Да вы напрасно его прелестным ругаете. Он интересы
защищает.
– Чьи интересы, позвольте осведомиться?
– Известно чьи – трудового элемента.
Филипп Филиппович выкатил глаза.
– Почему же вы – труженик?
– Да уж известно – не нэпман.
– Ну, ладно. Итак, что же ему нужно в защитах вашего революционного интереса?
– Известно что – прописать меня. Они говорят – где ж это видано, чтоб человек
проживал непрописанный в Москве. Это – раз. А самое главное учётная карточка. Я
дезертиром быть не желаю. Опять же – союз, биржа…
– Позвольте узнать, по чему я вас пропишу? По этой скатерти или по своему паспорту?
Ведь нужно всё-таки считаться с положением. Не забывайте, что вы… э… гм… Вы ведь, так
сказать, – неожиданно явившееся существо, лабораторное. – Филипп Филиппович говорил
всё менее уверенно.
Человек победоносно молчал.
– Отлично-с. Что же, в конце концов, нужно, чтобы вас прописать и вообще устроить
всё по плану этого вашего домкома? Ведь у вас же нет ни имени, ни фамилии.
– Это вы несправедливо. Имя я себе совершенно спокойно могу избрать. Пропечатал в
газете и шабаш.
– Как же вам угодно именоваться?
Человек поправил галстук и ответил:
– Полиграф Полиграфович.
– Не валяйте дурака, – хмуро отозвался Филипп Филиппович, – я с вами серьёзно
говорю.
Язвительная усмешка искривила усишки человека.
– Что-то не пойму я, – заговорил он весело и осмысленно. – Мне по матушке нельзя.
Плевать – нельзя. А от вас только и слышу: «дурак, дурак». Видно только профессорам
разрешается ругаться в ресефесере.
Филипп Филиппович налился кровью и, наполняя стакан, разбил его.
Напившись из другого, подумал: «Ещё немного, он меня учить станет и будет
совершенно прав. В руках не могу держать себя».
Он повернулся на стуле, преувеличенно вежливо склонил стан и с железной
твёрдостью произнёс:
– Из-вините. У меня расстроены нервы. Ваше имя показалось мне странным. Где вы,
интересно знать, откопали себе такое?
– Домком посоветовал. По календарю искали – какое тебе, говорят? Я и выбрал.
– Ни в каком календаре ничего подобного быть не может.
– Довольно удивительно, – человек усмехнулся, – когда у вас в смотровой висит.
Филипп Филиппович, не вставая, закинулся к кнопке на обоях и на звонок явилась
Зина.
– Календарь из смотровой.
Протекла пауза. Когда Зина вернулась с календарём, Филипп Филиппович спросил:
– Где?