Page 3 - Весенние перевертыши

девчонок. Все знакомы: Лялька Сивцева, Гуляева Галка, толстая Понюхина с другого конца
улицы. Знакомы, не страшны, интересны только тем, что недавно разговаривали с ней —
лицом к лицу, глаза в глаза, надо же!
А раскаленная улица медленно остывала — небо становилось обычно синим, солнце не
столь косматым. А сам Дюшка обрел способность думать.
Что же это?
Он хотел только узнать: похожа ли Римка на Наталью Гончарову? «Тебя мне
ниспослал, тебя, моя Мадонна…» Он и сейчас не знает — похожа ли?
Двадцать минут назад ее видел.
За эти двадцать минут она не могла измениться.
Значит — он сам… Что с ним?
Вдруг да сходит с ума?
Что, если все об этом узнают?
Страшней всего, если узнает она.

2

Дюшка жил в поселке Куделино на улице Жан–Поля Марата. Здесь он и родился
тринадцать лет тому назад. Правда, улицы Жан–Поля Марата тогда не было, сам поселок
тоже только что рождался — на месте деревни Куделино, стоявшей над дикой рекой.
Дюшка помнит, как сносились низкие бараки, как строились двухэтажные улицы —
Советская, Боровая, имени Жан–Поля Марата, названная так потому, что в тот год, когда ее
начинали строить, был юбилей французского революционера.
В поселке была лесоперевалочная база, речная пристань, железнодорожная станция и
штабеля бревен. Эти штабеля — целый город, едва ли не больше самого поселка, со своими
безымянными улочками и переулками, тупиками и площадями, чужой человек легко мог
заблудиться среди них. Но чужаки редко появлялись в поселке. А здесь даже мальчишки
хорошо разбирались в лесе — тарокряж, крепеж, баланс, резонанс…
Надо всем поселком возносится узкий, что решетчатый штык в небо, кран. Он так
высок, что в иные, особо угрюмые, дни верхушкой прячется в облака. Его видно со всех
сторон за несколько километров от поселка.
Он виден и из окон Дюшкиной квартиры. Когда семья садится за обеденный стол, то
кажется — большой кран рядом, вместе с ними. О нем за столом каждый день ведутся
разговоры. Каждый день целый год отец жаловался на этот кран: «Слишком тяжел, сатана,
берег реки не выдерживает, оседает. В гроб загонит, будет мне памятничек на могилу в
полмиллиона рублей!» Кран не загнал отца в могилу, отец теперь на него поглядывает с
гордостью: «Мое детище». Ну, а Дюшка большой кран стал считать своим братом — дома с
ним, на улице с ним, никогда не расстаются, даже когда засыпает, чувствует — кран ждет его
в ночи за окном.
Отец Дюшки был инженером по механической выгрузке леса, мать — врачом в
больнице, ее часто вызывают к больным по ночам. Есть еще бабушка — Клавдия Климовна.
Это не родная Дюшке бабушка, а приходящая. У нее в том же доме на нижнем этаже своя
комнатка, но Климовна в ней только ночует. А когда–то даже и не ночевала — нянчилась с
Дюшкой. Сейчас Дюшка вырос, нянчиться с ним нужды нет, Климовна ведет хозяйство и
страдает за все: за то, что у отца оседает берег под краном, что у матери с тяжелобольным
Гринченко стало еще хуже, что Дюшка снова схватил двойку. «О господи! — постоянно
вздыхает она обреченно. — Жизнь прожить — не поле перейти».

3

Непривычная, словно раскаленная, улица остыла, снова стала по–знакомому грязной,
обычной.