Page 7 - Вино из одуванчиков

захлестнула их, разлилась широко вокруг и несет обоих по густой зелени

травы в глубь леса. Кулак Тома угодил Дугласу по губам. Во рту стало
горячо и солоно. Дуглас обхватил брата, крепко стиснул его, и они замерли,
только сердца колотились, да дышали оба со свистом. Наконец Дуглас
украдкой приоткрыл один глаз: вдруг опять ничего?
Вот оно, все тут, все как есть!
Точно огромный зрачок исполинского глаза, который тоже только что
раскрылся и глядит в изумлении, на него в упор смотрел весь мир.
И он понял: вот что нежданно пришло к нему, и теперь останется с
ним, и уже никогда его не покинет.
Я ЖИВОЙ, — подумал он.
Пальцы его дрожали, розовея на свету стремительной кровью, точно
клочки неведомого флага, прежде невиданного, обретенного впервые…
Чей же это флаг? Кому теперь присягать на верность?
Одной рукой он все еще стискивал Тома, но совсем забыл о нем и
осторожно потрогал светящиеся алым пальцы, словно хотел снять
перчатку, потом поднял их повыше и оглядел со всех сторон. Выпустил
Тома, откинулся на спину, все еще воздев руку к небесам, и теперь весь он

был — одна голова; глаза, будто часовые сквозь бойницы неведомой
крепости, оглядывали мост — вытянутую руку и пальцы, где на свету
трепетал кроваво-красный флаг.
— Ты что, Дуг? — спросил Том.
Голос его доносился точно со дна зеленого замшелого колодца, откуда-
то из-под воды, далекий и таинственный.
Под Дугласом шептались травы. Он опустил руку и ощутил их
пушистые ножны. И где-то далеко, в теннисных туфлях, шевельнул
пальцами. В ушах, как в раковинах, вздыхал ветер. Многоцветный мир
переливался в зрачках, точно пестрые картинки в хрустальном шаре.
Лесистые холмы были усеяны цветами, будто осколками солнца и
огненными клочками неба. По огромному опрокинутому озеру небосвода

мелькали птицы, точно камушки, брошенные ловкой рукой. Дуглас шумно
дышал сквозь зубы, он словно вдыхал лед и выдыхал пламя. Тысячи пчел и
стрекоз пронизывали воздух, как электрические разряды. Десять тысяч
волосков на голове Дугласа выросли на одну миллионную дюйма. В
каждом его ухе стучало по сердцу, третье колотилось в горле, а настоящее
гулко ухало в груди. Тело жадно дышало миллионами пор.
Я и правда живой, думал Дуглас. Прежде я этого не знал, а может, и
знал, да не помню.
Он выкрикнул это про себя раз, другой, десятый! Надо же! Прожил на