Page 41 - Аты-баты

Окровавленный Глебов осторожно закапывался в снег. Автоматчики еще не дошли до
него, хладнокровия у него хватало, правда, силы уже были на исходе. И поэтому он не
торопился.
Только вдруг он увидел, что из недалеких кустов на него смотрит перепуганная девочка
в большом платке и огромных валенках.
И немцы увидели девочку. Двое автоматчиков направились к ней, проваливаясь в
подтаявшем снегу.
— Валя, беги!.. — что есть силы закричал Глебов. — Беги!.. Из последних сил он встал
на ноги.
— Здесь я, гады!.. Здесь!..
И выпустил в автоматчиков длинную очередь. Руки дрожали, по лицу текла кровь, и он
вряд ли попал в кого-либо. Но немцы, забыв о девочке, бежали теперь к нему, ожесточенно
стреляя на бегу. Они были точнее. Глебов выронил автомат, вскинул, падая, руки, но сквозь
пот и кровь увидел…
… первые «тридцать четверки» на гребне возле Ильинки…
— Так погиб последний, — тихо говорила Валентина Ивановна. — А я тогда сознание
потеряла. Очнулась в избе: наши солдаты принесли…
Она вздохнула, отерла слезы, подошла к угрюмо молчавшему племяннику Глебова.
— Дай, Паша, я тебя поцелую. Это ведь твой дядя спас меня тогда.
Павел Глебов вскочил, расцеловался с Валентиной Ивановной, снова сел. Суетливо
зашарил по карманам, бормоча:
— Я закурю, закурю, а? Как, артист, на тебя не повлияет, если подымлю тут, а?..
— Кури, Паша, — негромко сказал Мятников. — Если, конечно, хозяюшка наша не
против.
Валентина Ивановна молча покивала. И все закурили. Даже Мятников. И долго молчали.
— А письмо, что просили меня отправить, я так и не отправила, — тихо сказала
Валентина Ивановна. — Сперва болела долго, потом вроде как поздно было. Виновата,
конечно, очень я виновата.
Прошла к иконе Божьей Матери, что висела в красном углу, достала из-за нее
пожелтевший солдатский треугольник.
— Варваре Святкиной, — прочитала она и протянула письмо капитану.
Константин развернул треугольник, а читать не мог: строчки прыгали перед глазами.
Отдал Анне:
— Прочитай, Аня.
— «Здравствуй, Варюха моя…» — начала читать Анна.
— Это мама, — зачем-то пояснил Константин. — Мама моя.
— «Пишу тебе, потому что сегодня мне двадцатка стукнула. И такого дня у меня еще не
было. Я ведь беспризорничком родился, какие там дни рождения. Шамовки перехватил, морду
не набили — уже праздничек. А тут ребята — ну все, Варюха, весь наш боевой взвод —
загоношились и гульнули. И так все хорошо было, Варя, весело, дружно. И все речи толкали.
Все больше о том, как после войны жить будем. И еще насчет детей, конечно, разговор
был. Ты себя, Варюха, береги, слышишь? Ты же в мамы готовишься. Уж как-нибудь
прохарчись маленько. Родишь сына — Костей назови. Мне это имя очень даже нравится. И
смотри, Варюха, если не вернусь, расти так его, чтоб человек вышел, а не дешевка какая.
Думаю о тебе, денечки наши считанные вспоминаю и целую, как умею. Твой Витька
Святкин».
Все молчали. Константин вскочил неожиданно:
— Мне позвонить надо. Домой. Срочно.
— В конторе есть телефон, — сказала Анна. — Я провожу. Извините, мы скоро
вернемся.
Было уже довольно поздно, но старик Илья Иванович не спал. Он сидел на кухне и
занимался привычным и любимым делом: доставал из коробки свои многочисленные