Page 792 - Мертвые души

можно предположить черты А. М. Виельгорской. ] Мастерское начало второго тома и
отдельные замечательные эпизоды чередуются с натянутыми сценами и дидактической
риторикой. Реализм Гоголя оказался в вопиющем противоречии с его
реакционно-моралистическими идеями.

В произведении, современном по заданию, не было ни правильного осмысления, ни даже
правильного учета действительно борющихся в современности общественных сил.
Действительность подчинена была более или менее элементарным схемам и зачастую
подменялась изображениями наивно-утопическими (деятельность генерал-губернатора) или
примитивными (филантропическое общество). В этом и заключалась основная причина
творческой неудачи второго тома как художественного целого.

Критика второго тома “Мертвых душ” обычно сводилась к констатированию творческих
удач и неудач Гоголя — удач в изображении “отрицательной” стороны действительности и
неудач в изображении “светлой” стороны.

Одним из первых печатных откликов на второй том была статья А. Ф. Писемского.
[“Отечественные записки”, 1855, кн. 10.] Высоко оценивая образы Тентетникова, Бетрищева,
Петуха, сыновей Петуха, Хлобуева, Писемский дал резко отрицательную оценку образам
Уленьки и Костанжогло. О Муразове Писемский отозвался только бегло как о “решительном
преобладании идеи над формой”; о генерал-губернаторе не упомянул вовсе. Отрицательно,
как карикатуру, оценил Писемский и Кошкарева.

Статьи Н. Д. Мизко (“Отечественные записки”, 1856, № 6), А. Р[ыжо]ва (“Библиотека
для чтения”, 1855, №№ 10 и 11) и анонимная статья в “С.-Петербургских ведомостях”, 1855,
№ 205, не представляют большого интереса.

Самым важным был отзыв Н. Г. Чернышевского, давшего глубокий анализ последнего
произведения Гоголя. Отзыв свой Чернышевский привел в качестве примечания к “Очеркам
гоголевского периода русской литературы”, гл. 1, впервые напечатанным в “Современнике”,
1855, № 12. Критик рассматривал второй том в свете общей идейной эволюции Гоголя,
насколько это было возможно по цензурным условиям. Чернышевский находил слабыми
“отрывки, в которых изображаются идеалы самого автора”. Таковы “дивный воспитатель
Тентетникова, многие страницы отрывка о Костанжогло, многие страницы отрывка о
Муразове”. Но, по мнению Чернышевского, это “еще ничего не доказывает”, т. е. не
доказывает ущерба гоголевского таланта, так как изображение идеалов (там, где
действительность их не давала) “было всегда слабейшею стороною в сочинениях Гоголя”.
Напротив, там, где Гоголь “переходит в близко знакомые ему сферы отношений”, там “талант
его является в прежнем своем благородстве, в прежней своей силе и свежести”.

Чернышевский выделял прежде всего эпизоды второго тома, написанные в обычной для
Гоголя обличительной манере: “разговор Чичикова с Бетрищевым о том, что все требуют себе
поощрения, даже воры, и анекдот, объясняющий выражение “Полюби нас черненькими, а
беленькими нас всякий полюбит”, описание мудрых учреждений Кошкарева,
судопроизводство над Чичиковым и гениальные поступки опытного юрисконсульта; наконец
дивное окончание отрывка — речь генерал-губернатора, ничего подобного которой мы не
читали еще на русском языке, даже у Гоголя”. Далее Чернышевский сочувственно отметил
ряд мест, проникнутых юмором, “превосходно очерченные характеры” Бетрищева, Петуха и
его детей, и многое другое. Общее заключение Чернышевского о втором томе таково:
“преобладающий характер в этой книге, когда б она была окончена, остался бы все-таки тот
же самый, каким отличается и ее первый том и все предыдущие творения великого писателя…
программою художника остается, как видим, прежняя программа “Ревизора” и первого тома