Page 79 - Путешествие из Петербурга в Москву

Окаменелые сердца! Почто бесплодное соболезнование? О квакеры! 195 Если бы мы
имели вашу душу, мы бы сложилися и, купив сих несчастных, даровали бы им свободу. Жив
многие лета в объятиях один другого, несчастные сии к поносной продаже восчувствуют
тоску разлуки. Но если закон иль, лучше сказать, обычай варварский, ибо в законе того не
писано, дозволяет толикое человечеству посмеяние, какое право имеете продавать сего
младенца? Он незаконнорожденный. Закон его освобождает. Постойте, я буду доноситель; я
избавлю его. Если бы с ним мог спасти и других! О счастие! Почто ты так обидело меня в
твоем разделе? Днесь жажду вкусити прелестного твоего взора, впервые ощущать начинаю
страсть к богатству. – Сердце мое столь было стеснено, что, выскочив из среды собрания и
отдав несчастным последнюю гривну из кошелька, побежал вон. На лестнице встретился мне
один чужестранец, мой друг.
– Что тебе сделалось? Ты плачешь?
– Возвратись, – сказал я ему, – не будь свидетелем срамного позорища.
Ты проклинал некогда обычай варварский в продаже черных невольников в отдаленных
селениях твоего отечества; возвратись, – повторил я, – не будь свидетелем нашего затмения и
да не возвестиши стыда нашего твоим согражданам, беседуя с ними о наших нравах.
– Не могу сему я верить, – сказал мне мой друг, – невозможно, чтобы там, где мыслить и
верить дозволяется всякому кто как хочет, столь постыдное существовало обыкновение.
– Не дивись, – сказал я ему, – установление свободы в исповедании обидит одних попов
и чернецов, да и те скорее пожелают приобрести себе овцу, нежели овцу во Христово стадо.
Но свобода сельских жителей обидит, как то говорят, право собственности. А все те, кто бы
мог свободе поборствовать, все великие отчинники, 196 и свободы не от их советов ожидать
должно, но от самой тяжести порабощения.

ТВЕРЬ

– Стихотворство у нас, – говорил товарищ мой трактирного обеда, – в разных смыслах
как оно приемлется, далеко еще отстоит величия. Поэзия было пробудилась, но ныне паки
дремлет, а стихосложение шагнуло один раз и стало в пень.
Ломоносов, уразумев смешное в польском одеянии наших стихов, 197 снял с них
несродное им полукафтанье. Подав хорошие примеры новых стихов, надел на последователей
своих узду великого примера, и никто доселе отшатнуться от него не дерзнул. По несчастию
случилося, что Сумароков в то же время был; и был отменный стихотворец. Он употреблял
стихи по примеру Ломоносова, и ныне – все вслед за ними не воображают, чтобы другие стихи
быть могли, как ямбы, как такие, какими писали сии оба знаменитые мужи. Хотя оба сии
стихотворцы преподавали правила других стихосложений, а Сумароков и во всех родах
оставил примеры, но они столь маловажны, что ни от кого подражания не заслужили. Если бы
Ломоносов 198 преложил Иова или псалмопевца дактилями или если бы Сумароков «Семиру»

195 Квакеры – религиозная секта в Англии и США. Их лозунги: любовь к ближним и
самоусовершенствование. Выступали за свободу негров.

196 Великие отчинники – владельцы громадных имений (отчин, вотчин).

197 Польское одеяние стихов – силлабическое стихосложение (основано на равенстве слогов в строках) –
влияние западной, в частности польской, поэзии. Ломоносов и Тредиаковский писали тоническим стихом,
соблюдающим равенство ударений в строке. Радищев выступает против канонизации ямба, за разнообразие
размеров русского стиха.

198 Имеются в виду произведения Ломоносова «Ода, выбранная из Иова» (вольное переложение отрывков из
Библии) и «Преложения псалмов» (переложение религиозных морально-поучительных песнопений,
составляющих Псалтырь).