Page 199 - Собор Парижской Богоматери

Он положил свисток на пол и скрылся.

IV. Глина и хрусталь

Дни шли за днями.
Спокойствие постепенно возвращалось к Эсмеральде. Избыток страдания, как и избыток
счастья, вызывает бурные, но скоротечные чувства. Человеческое сердце не в силах долго
выдерживать их чрезмерную остроту. Цыганка столько выстрадала, что теперь от всего
пережитого в ее душе осталось изумление.
Вместе с безопасностью к ней возвратилась и надежда Она была вне общества, вне
жизни, но смутно чувствовала, что возврат туда еще не исключен, как для покойницы, у
которой есть ключ от ее склепа.
Она чувствовала, как постепенно уходят странные, так долго обступавшие ее образы.
Омерзительные призраки Пьера Тортерю, Жака Шармолю стирались в ее памяти, – стиралось
все, даже образ священника.
Ведь Феб был жив, она была в этом уверена, она его видела.
Жизнь Феба – это было все. После ряда роковых потрясений, все в ней сокрушивших, в
душе ее уцелело лишь одно чувство – ее любовь к капитану. Любовь подобна дереву: она
растет сама собой, глубоко пуская в нас корни, и нередко продолжает зеленеть даже в
опустошенном сердце.
И вот что необъяснимо: слепая страсть – самая упорная. Она особенно сильна, когда она
безрассудна.
Правда, Эсмеральда с горечью вспоминала о капитане. Правда, ее приводило в ужас, что
даже он вдался в обман, что он поверил такой невероятной вещи, что и он приписал удар
кинжалом той, которая отдала бы за него тысячу жизней. Но все же не следовало судить его
слишком строго. Ведь она созналась в своем «преступлении»! Ведь она не устояла перед
пыткой! Вся вина лежала на ней. Пусть бы она лучше дала вырвать себе ногти, чем вымучить
такое признание. Только бы ей один раз увидеть Феба, хоть на минутку! Достаточно будет
слова, взгляда, чтобы разуверить его, чтобы вернуть его. В этом она не сомневалась. Она
старалась заглушить в себе воспоминание о многих необъяснимых странностях, о случайном
присутствии Феба в тот день, когда она приносила публичное покаяние, о девушке, с которой
он стоял рядом, – конечно, это была его сестра Такое толкование было опрометчиво, но она им
довольствовалась, ей необходимо было верить, что Феб продолжает любить ее, и только ее.
Разве он не поклялся ей в этом? Что могло быть убедительней для простодушного,
доверчивого создания? Да и все улики в этом деле были скорее против нее, чем против него!
Итак, она ждала. Она надеялась.
Да и самый собор, этот обширный собор, который, укрывая ее со всех сторон, хранил и
оберегал ее жизнь, был могучим успокоительным средством Величавые линии его
архитектуры, религиозный характер всех окружавших молодую девушку предметов,
благочестивые и светлые мысли, как бы источавшиеся всеми порами этого камня, помимо ее
воли действовали на нее благотворно. Раздававшиеся в храме звуки дышали благодатью и
своею торжественностью убаюкивали ее больную душу. Монотонные возгласы
священнослужителей, ответы молящихся священнику, то еле слышные, то громовые,
гармоничная вибрация стекол, раскаты органа, звучавшего, как тысяча труб, три колокольни,
жужжавшие, как переполненные огромными пчелами ульи, – весь этот оркестр, над которым
непрерывно проносилась взлетавшая от толпы к колокольне и от колокольни нисходившая к
толпе необъятная гамма звуков, усыплял ее память, ее воображение, ее скорбь. Особенно
сильно действовали на нее колокола. Словно некий могучий магнетизм широкими волнами
изливался на нее из этих огромных воронок.
И с каждой утренней зарей она становилась все спокойнее, дышала все свободнее,
казалась менее бледной. По мере того как зарубцовывались ее душевные раны, лицо ее вновь
расцветало прелестью и красотой, но более строгой, более спокойной, чем раньше. К ней