Page 183 - И жили люди на краю

180
наверное, зря застрелил. Был он пьяный и какой-то глупый:
много кричал и руками размахивал. Убить у врага глупого
командира – это принести ему пользу. Ай-ай...
Тико больше не будет спешить. Он залез на пихту,
пахнущую разогретой за день смолой, лёг на толстую ветку,
привязав себя к ней. Вспомнил родителей, вспомнил Иосиду,
мысленно поговорил с ними, заверил, что завтра убьёт больших
русских командиров и поможет своим войскам перейти в
наступление. Пусть они дойдут до земли, где русские добывают
нефть, пусть весь остров станет японским, как хочет микадо.
Почему они такие упрямые? Это из-за них Тико ночует на дереве.
А если бы нефть добывали японцы и лес пилили японцы, чего бы
тут делать Тико? Его отпустили бы к родителям, к Иосиде. Он
вспомнил стихи, которые читал господин капитан:
Как будто повеял
Со взморья ночной ветерок?
Качнулись цветы мимозы...
И уснул. Разбудила его ворона – крикнула и понеслась над
валом, орудиями, домами. Как нехорошо. Опытный человек
сразу догадается: испугали птицу или люди или зверь. Очень не
хотелось, чтобы сюда пришли, решив, что здесь враг. Но часовых
совершенно не насторожил вороний крик, ходили прямые,
уверенные, что на них никто не нападёт. Будто они не охраняли
офицеров и солдат, а их самих охранял высокий вал с
амбразурами дзотов. Или они правильно себя чувствуют? Чего
бояться врага, если вчера стало ясно: не пройти ему через речку, а
мост под огнём нельзя построить.
Что же тогда здесь делает Тико? Не подумает ли господин
капитан, что снайпер Тико Мидзуно струсил находиться там, где
враги, и ушёл от них далеко. Надо возвращаться.
Он сел на ветке и осмотрелся. В ещё сумеречной глубине
лощины – спокойно, в лесу под пихтами – никого, на сопке, что