Page 381 - И жили люди на краю

378
делят. У ентих – тока мысля, у тех – друга. И промеж собою они
никак несогласные. А чо енто она, мысля-то? Где она? Не
пощупаешь, на стол к обеду не положишь. Она в голове
болтается. Так пошто из-за мысли стока раздору и убийства? Что
ж енто за дьявол кровавый, мысля-то?
– Ты своим капиталистам это скажи!
– Я тебе, Гнат, сказываю. Глянь-ка... – Гурей кивнул в
сторону поселения.
– Чо солдатики-то? Охфицер ужо чарку налил?
По дороге шли четыре солдата. Заметив стариков, они
замахали руками, зовя к себе.
– Ладно, я тебе отвечу, – сказал Игнат Игнатьевич.
– Не торопсь, помоги-ка подняться.
– Ты хочешь сказать, нельзя воевать за идею, или «мыслю»,
как ты выразился? Если развивать твою «мыслю» дальше, то
выйдет: мы зря пролили кровь?
Гурей обеими руками упёрся в землю, чтобы встать, но,
перерешив, глянул на Игната Игнатьевича:
– И я тебя спрошу: скоко в драках-то за идею перебито,
переломано. Чо ж значит: когды мастерим и сеем, пользы нет, а
порушили – пользу заимели?
– Тьфу ты! – сплюнул Игнат Игнатьевич. – Как с тобою
говорить? – И озлобился, ругнувшись про себя: «Бестолочь
тёмная! Беспробудно тёмная! До какой же степени человек
может скатиться с вершин?.. – мысль оборвалась; в голове
кольнуло и возник шум. – Наверное, опять давление? Ну их к
чёрту, все эти поездки, встречи, споры! Домой!»
Он сорвал травинку, смял в пальцах, чувствуя, что рука
дрябнет. «Вот и побывал на войне», – подумал почему-то горько,
с издёвкой над собою и вдруг вспомнил: в последней – перед
отъездом из города – беседе с секретарём обкома уловил намёк,
что союзники не против, чтобы весь Сахалин стал нашим.