Page 587 - И жили люди на краю

584
замёрзшими, пилот в руке держал листок бумаги, сплошь
исписанный матерными словами – сейчас выясняют:
действительно ли это он написал. И продолжают поиски двух
пассажиров. Найдут, конечно. Только – всё уже ясно.
«На самолёте?.. И чего надо было на самолёте?.. – думал
Евграфов, стискивая зубы. – Тётка, небось, настропалила, дура
старая, у неё, видите ли, супруг когда-то летал, и она с
парашютом разок прыгнула. Допрыгались... – он встал, бросил
окурок к печке, задымил новой папиросой. – Ума не приложу,
что теперь... Эх, Надька. Как на зло сделала. Тяготилась ты мною,
знаю. И когда воевал, возникала, небось, мыслишка: а что если не
вернется? Вернулся. И встретила радостно, жадно. Уж думал:
перегорела, успокоилась. Но через месяц опять вошла в своё
прежнее, предвоенное состояние: что обязана, то и делала. И не
спорила, не скандалила, обо мне всяким любопытным бабам
говорила только хорошее. Получалось, жили мирно и дружно».
Собственно, его устраивала такая жизнь, хотя чувствовал,
постоянно чувствовал: Надежда как бы пребывает в покорном
семейном служении. Не разгорелась в ней любовь. И порой ему
было обидно до едва сдерживаемого бешенства – желваки
перекатывались под кожею скул да зубы перекусывали
мундштук папиросы.
Он замечал, какими липкими глазами смотрели на неё
мужики в селе и на улицах города. И в любой компании после
первой же стопки какой-нибудь хмырь торопился пригласить её
на танец, чтобы с жаждой облапать. Но она отказывала,
танцевала только с ним, а больше сидела и слушала, кто что
рассказывает, изредка подпевала женщинам: любила грустные
песни, особенно «Вот умру я, умру я, похоронят меня, и никто не
узнает, где могилка моя...» Будто предвидела, что так и
получится. Но тогда Евграфов не придавал значения этой песне,
его удивляла загадочность жениной натуры: да, будучи