Page 588 - И жили люди на краю

585
девушкой, она не выказывала и, вероятно, не испытывала к нему
пылкой любви: так, были какой-то интерес, любопытство.
Он взял её хитростью, смелостью, как крепость, и, пожалуй, в
дальнейшем она должна была бы мстить ему, а если не мстить, то
играть на нервах, кокетничая с мужиками, приманивая их
взглядом ли, улыбкой, – на то ей и усилий не надо. Однако
никогда этого не делала. Даже в войну, когда он зяб и гнил в
окопах, никого не подпустила к себе. Это он достоверно знает. И
всё же, если по совести, он её так и не понял.
Но он её любил. Всегда любил – ревностно, ненасытно, с
боязнью потерять. И считал: красивая женщина должна иметь
всё! И делал так, чтоб ни в чём не нуждалась, жила в сытости и
получше других одевалась. Знал, что это ей нравится..
Как всё неожиданно, нелепо кончилось. Когда ему сказали,
что разбился самолёт и в нём погибла Надя, он словно полетел в
глухую чёрную пустоту... Дома он не может лечь в постель, в
которой всегда рядом была Надежда; спал на диване. А здесь, в
избе тёщи, он вообще не найдёт себе места: её рыдания рвут
душу. Невыносимо её слушать. Невыносимо.
Евграфов ушёл к приятелю Платону Валерьянову, в
прошлом тоже старшине, мужику жуликоватому и весёлому; жил
он, бабник, один в угловой комнате барака. Вадим познакомился
с ним ещё там, у границы, а здесь их соединило дело: полгода
назад, когда Платон, как и он, работал вольнонаёмным в
воинской части, они удачно вывезли за ворота два ящика
тушёнки и ящик сгущённого молока. Затем Платон перевёлся в
торг завскладом, но связь между ними сохранилась. Однажды
Платон затащил Вадима к себе, выставил на стол бидон пива,
разрезал на тонкие кусочки копчёную горбушу и сказал:
– Мужик ты грамотный, не то, что у меня – два класса, вот я
и хочу спросить. Разрешаешь?
– Вали.