Page 50 - Возле моря

прокатывались по ней испаряясь.
– Что там у тебя, Афанасий?
– Да водка, говорят, ихняя. Сакэ зовётся. Прямо некуль-
турно как-то.
– Налей-ка.
Иннокентий выпил чашечку, облизнул губы: крепости –
мало, вкус – не разобрать какой.
– Ладно, ещё давай, – сказал Иннокентий. – И налей всем. И
себе... – Вот высохну, – посмотрел он на одежду, – и поедем. Хоть
бы к ночи вернуться.
Но вернуться в тот день им не удалось. С моря налетел ве-
тер с густым липким снегом. Афанасий успел съездить за новой
бутылью сакэ, а потом уж никто не выходил из дома. Сидели на
толстых футонах – матрасах, расстеленных на полу вокруг печки,
пили сакэ, ели вяленую кету, стебли папоротника и то, что
Афанасию дали в дорогу Корнелины – хлеб, сало, копчёное мясо,
сливочное масло, луковицы, комковой сахар.
Айну, захмелев, смеялись простодушно и показывали на
Иннокентия, укрытого до плеч одеялами и платками. Всё это
было грязноватым, пахнущим рыбой, но какие он мог предъявить
претензии туземцам? Хорошо, что приютили, обогрели. В том,
что случилось, виноват, несомненно, он сам. Даже Моритики не в
чем упрекнуть.
Синдо часто посматривал в окно – не хотелось ему гостить
у айну, однако вынужден из-за него, Иннокентия.
– Чего они смеются? – спросил Дымов у Моритики. – Я
забавно выгляжу в этом одеянии?
Моритики сказал, что нет, его вид их не забавляет. Они
удивляются тем, что русский хозяин увидел лодку и полез в неё.
Не знает, как плавать, говорят, а какой упрямый и смелый.
– Ты правильно всё перевёл?
– Совсемо точено, – подтвердил Моритики и добавил, что
теперь айну расскажут об Иннокентии своим сородичам.
– Это зачем?
– Так нато. Они так делай.
Про себя он решил: хотя его плавание как первый блин –

48