Page 88 - Возле моря

– Никака изба не согреет.
– Согреет. Мужики уж печь затопили. Чайку попьёшь. И
посмотришь домину. Любо!
– А-а, – снова махнул рукою Прокоп. – Страшно здеся,
Афоня.
– Чего страшно.
– А усё страшно.
– Ишо варнаки сбегли?
Прокоп неопределённо пожал плечами.
– Здеся усё неизвестно.
Они вошли в дом. Сели за грубо сбитый стол – плотники
уже кончали завтракать; от каши Прокоп отказался, а кружку с
чаем обжал руками, грея их. Когда плотники направились в
дальние комнаты, чтобы оттуда начать уборку мусора, Прокоп
сказал:
– Опасно здеся жить. Нельзя.
– Да брось ты! Чего бояться? Ну, случилось...
– И наново случится. И много разов. Вот едешь берегом и
чуешь: зырят они откуда-то, зырят.
– He-а, ты страху на себя нагоняешь. Ну, чего у тебя брать?
Что, назём варнакам нужон?
– Назём на кой им. Ишо дважды за сегодня привезу.
– И тук варнакам не нужон. И картошка тоже.
– Картошка, как знать? Жрать-то хочут. А лошади, точно,
надобны. Набегут, долбанут по башке так, чтобы никаких пока-
заний не выболтал. И след их простыл. Могилку-то выкопаешь?
– Ну, размечтался! Вон ружо. Возьми!
– А-а, – морщась, протянул Прокоп. – Я не сумею. Грех на
душу. А смеёшься ты, Афоня, зазря. Тревоги не чуешь. А она
большая. Вот сговорятся каторжные да в едино время взбунтуют,
перебьют и охрану, и начальство, и, представь, – весь остров
ихний. Остальных-то они порешат как захочут. И дом барина, и
картошку новую, ежели вырастет, и тук, который наготовят, – всё
захватят.
– Не-а, – закачал головою Афанасий. – Ты хоть подумал:
кто такое безобразие допустит? И каторжане не одинаковые.

86