Page 88 - II Кузнецовские чтения

общественный туалет с небольшим чердаком, куда вела приставная лестница. При криках: «Обла-
ва!», она сразу бежала к чердаку и поднимала за собой лестницу.
Работать на немецкую промышленность Клавдия не пошла, хотя такие предложения посту-
пали (вражьи информаторы трудились отменно). Но безработные не получали талонов на питание.
Когда кончились домашние запасы еды, мать и дочь столкнулись с голодом. Порой их единственной
пищей за несколько дней были картофельные очистки с немецких помоек.
До войны Прасковья Степановна практически одна много лет строила в деревне, где раньше
жили её родители, дом. Отец, пока был жив, посылал ей деньги. Мать Клавдии нанимала работников
и доставала стройматериал. Всеми правдами и не правдами к 1941 году ей удалось достроить дом,
лишь оштукатурить его она не успела. Во время войны, когда не стало еды, Клавдия отвела мать в
деревню. Тринадцать дней они шли они пешком, едва добрались. Огород при доме захватил мест-
ный староста, но все же матери удалось отвоевать себе кусок земли. Им и спасались от голода.
А старшина Калашников в конце осени 1941 года с большей частью вверенных ему людей
добрался до г. Балашова. Затем их перевели в Пензу на формирование. Пришла холодная зима со
свирепыми метелями и морозами, доходящими до –40º С. При этом полуголодные солдаты соверша-
ли переходы по 45–55 км в сутки.
С декабря 1941 по ноябрь 1942 Константин Захарович проходил службу в 18 саперной бри-
гаде РГК (резерва главнокомандующего) в должности командира взвода. С ноября 1942 года по май
1943 в 6 отдельной инженерно-минной бригаде Брянского фронта. В январе 1943 года его приняли
в члены ВКП(б). Воевал Константин Захарович, ничего не зная о супруге. И она ничего не знала о
нем, но свято верила, что он вернется. Она каждый день молилась за него.
Многострадальный Харьков с 1941 по 1943 годы трижды переходил из рук в руки. Опи-
сывая события весны 1942 года, когда город ненадолго был отбит советскими войсками, Клавдия
писала матери: «9 марта я пошла на Николаевскую площадь, там собралось много народу, сказали,
что будут передавать сообщение из Москвы. Но тут послышался гул самолетов, все подняли голову
и увидели, что самолеты были немецкие, их было 25. Все летели на город. Они стали пикировать на
площадь… Это был «Страшный суд». Я забежала под ворота Горсовета. Здание тряслось и тре-
щало, кругом падали люди. На углу Московской людей был полон подъезд и туда попала бомба… Я
побежала в собор и только добежала, вновь стали сыпаться бомбы… Они падали кругом, я видела их,
эти черные горошины, летевшие с неба… В соборе нас было четверо… Я всем сказала: «Молитесь
Богу, мы сейчас можем погибнуть!». И все как-то автоматически закрестились и что-то зашепта-
ли, а кругом все выло и трещало, и громыхало так, что на ногах трудно было устоять… А когда все
кончилось – мы вышли на улицу и не узнали её. На Московской не было ни одного целого дома… А после
снова пришли немцы. Сожгли наших раненных бойцов в госпитале, что был напротив нас…».
И ещё писала Клавдия Назаровна о злодеяниях, творимых фашистами: «В последние дни
перед освобождением в городе творилось невообразимое: немцы как звери, стреляли всех, кто по-
падался на улице, ходили пьяные, заходили в квартиры, убивали всех мужчин и подростков. Было
до безумия страшно!!!». (Ныне вновь на улицах Харькова ходят зомбированные люди с портретами
Бандеры и с эсэсовскими символами. Прошло три поколения, ужасы былой войны забылись... Но
именно потому сегодня столь ценны для понимания происходящего на фоне вечной битвы добра и
зла, письма супругов Калашниковых, украинцев по национальности – Ю. В.).
После освобождения Харькова, осенью 1943 года, Клавдия вернулась на завод. В конце того
же года она получила первую весточку от Константина. Не помня себя от счастья, она бежала по
улице и кричала: «Жив!». Между супругами завязалась переписка. Она писала: «в ОКСе (отделе ка-
питального строительства – Ю. В.) завода были только я и Лупарь (инженерно-технический работ-
ник – Ю. В.), да четыре рабочих. Я должна была осмотреть все развалины, замерить все, вычертить,
отмерить, что уцелело, а что сожжено немцами… Мы с Лупарем шагами мерили весь завод, чтобы
вычертить генплан… не было ни бумаги, ни карандашей, ничего… все свое таскала и все инструменты
тоже… Какая радость у нас была, когда мы получили первые двести грамм хлеба и обед в столовой».
«Костик, мой хороший! Я и сама не знала, как ты мне дорог, как я крепко люблю тебя,
родной. Вся радость у меня теперь – твои письма…». Ещё Клавдия писала о родном городе: «…
Харьков наш любимый проснулся, окна позакрывали свои рты, уже не пугают своей пустотой, все

86