Page 89 - II Кузнецовские чтения

больше и больше начинает в городе пахнуть свежим деревом, глиной, краской. И этот запах посте-
пенно вытесняет запах гари и разрушений. Просто дух радуется».
Письма с фронта были по-мужски скупы и немногословны: «…Сейчас идет бой. Землянка
дрожит – хотя я нахожусь от места боя далеко. Но дрожит все, и песок сыплется при взрывах.
Эх, Клавочка, будет о чем рассказывать, как кончится война! Много интересного и жуткого есть
у меня. Разве обо всем сразу напишешь. Книгу большую нужно писать».
Голодный быт разоренной войной страны тяжелой ношей лег на плечи трудового народа.
Но война принесла относительное благополучие части военной элиты, чиновникам и тыловикам.
Не зря в народе говориться: «Кому война, а кому мать родна». Клавдия писала на фронт: «6 октября
(1944 г. – Ю. В.) я приехала в совхоз, где копала картошку. Мне дали норму и я выполнила её вместо
семи дней за три дня, но одно плохо, что было холодно, а я работала босиком и теперь боюсь, что
ноги застужу… На заводе, Костик, до сих пор зарплаты не дали нам… с мая месяца не платят
нам… я так жду этих денег! Может себе на ноги что-нибудь куплю, а то зима подходит, а я в
деревянных босоножках, да и те покололись… Начальство наше все себе пораскрасили квартиры,
понаделали камины, запасы дров, свет… а нам лишь «обещают».
Когда я была в индпошиве (ателье индивидуального пошива одежды – Ю. В.), то жене
(указана фамилия директора завода – Ю. В.) шили бальное платье и 4 готовых платья висели креп-
дешиновых и два шерстяных и… ну что и говорить все это с заводского материала… а я просила
зимнее пальто перешить, зима скоро настанет и нечего одеть… Нет, нет и нет, – говорит Мария
Ароновна, заведующая индпошивом, – мы очень загружены!» Но таких много как я, и это меня на
минуту успокаивает…». А в конце письма была приписка: «Знай, что каждый вечер перед сном я
крепко молюсь за твое благополучие…».
Клавдия просила супруга при-
слать ей хоть какую-нибудь обувь. Война
шла к концу, правительство официально
разрешило солдатам и офицерам присы-
лать с фронта посылки с трофеями. Но
Калашников Константин (Илл. 7) не мог
позволить себе взять чужое. Он писал в
ответ: «… В этом отношении я виноват,
но если ты ещё не забыла мою натуру,
мой характер, то ты поймешь, почему я
тебе ничего не прислал… пойми, что я в
этом деле себя перебороть не могу. Отец
с матерью меня так воспитали».
Последняя военная зима была такой же холодной, как и первая: «Ой, Косточка, если бы ты
знал, как я тяжело перенесла эту зиму!!! Какая она лютая была! За всю зиму я ни разу не снимала в
комнате пальто… самая высокая температура была 7–8 градусов тепла. Дров мне так и не дали»…
Были среди личной переписки и такие строки: «…Я вспомнила, когда-то ты ещё до войны
мне говорил, что на первом месте у тебя Родина, а потом уже я. Тогда я обиделась, плакала и не
понимала тебя, а теперь я очень рада, что ты у меня такой хороший…».
С войны капитан Калашников К. З. вернулся осенью 1946 года без единого ранения в одной
обожженной шинели. Его грудь украшали ордена: Красной звезды и Богдана Хмельницкого 3 степе-
ни, а так же медали «За освобождение Варшавы», «За победу над Германией» и польская медаль «За
Одер, Нейсс, Балтик». Ох, и корила его свекровь, дескать мог мотоцикл в дом привести и одежду.
Мог, соглашался Константин, но не привез… Позже он рассказал Клавдии, что в Германии из одного
разрушенного магазина принес солдат его подразделения упаковку золотых часов. Часть предложил
ему, но не принял их Константин, ответив, что у него есть свои, советские часы.
Однако ещё до того, как вернулся капитан Калашников из побежденной Европы, с Клавдией и
её мамой произошел ряд неприятных событий. Весной 1945 года написала Клавдия матери, что голодает.
Собрала Прасковья Степановна в узел кое-какие припасы и поехала к дочери в Харьков, но не доехала.
Сняла её с поезда железнодорожная милиция. Продукты изъяли, обвинили мать в попытке спекуляции,

87