Page 110 - Анна Каренина

для нас этого события».
– Но вы не сказали, о чем вы думали, когда я вошел, – сказал он, перервав свой рассказ,
– пожалуйста, скажите!
Она не отвечала и, склонив немного голову, смотрела на него исподлобья
вопросительно своими блестящими из-за длинных ресниц глазами. Рука ее, игравшая со
рванным листом, дрожала. Он видел это, и лицо его выразило ту покорность, рабскую
преданность, которая так подкупала ее.
– Я вижу, что случилось что-то. Разве я могу быть минуту спокоен, зная, что у вас есть
горе, которого я не разделяю? Скажите ради бога! умоляюще повторил он.
«Да, я не прощу ему, если он не поймет всего значения этого. Лучше не говорить, зачем
испытывать?» – думала она, все так же глядя на него и чувствуя, что рука ее с листком все
больше и больше трясется.
– Ради бога! – повторил он, взяв ее руку.
– Сказать?
– Да, да, да…
– Я беременна, – сказала она тихо и медленно.
Листок в ее руке задрожал еще сильнее, но она не спускала с него глаз, чтобы видеть,
как он примет это. Он побледнел, хотел что-то сказать, но остановился, выпустил ее руку и
опустил голову. «Да, он понял все значение этого события», – подумала она и благодарно
пожала ему руку.
Но она ошиблась в том, что он понял значение известия так, как она, женщина, его
понимала. При этом известии он с удесятеренною силой почувствовал припадок этого
странного, находившего на него чувства омерзения к кому-то; но вместе с тем он понял, что
тот кризис, которого он желал, наступит теперь, что нельзя более скрывать от мужа, и
необходимо так или иначе разорвать скорее это неестественное положение. Но, кроме того,
ее волнение физически сообщалось ему. Он взглянул на нее умиленным, покорным
взглядом, поцеловал ее руку, встал и молча прошелся по террасе.
– Да, – сказал он, решительно подходя к ней. – Ни я, ни вы не смотрели на наши
отношения как на игрушку, а теперь наша судьба решена. Необходимо кончить, – сказал он,
оглядываясь, – ту ложь, в которой мы живем.
– Кончить? Как же кончить, Алексей? – сказала она тихо.
Она успокоилась теперь, и лицо ее сияло нежною улыбкой.
– Оставить мужа и соединить нашу жизнь.
– Она соединена и так, – чуть слышно отвечала она.
– Да, но совсем, совсем.
– Но как, Алексей, научи меня, как? – сказала она с грустною насмешкой над
безвыходностью своего положения. – Разве есть выход из такого положения? Разве я не жена
своего мужа?
– Из всякого положения есть выход. Нужно решиться, – сказал он. – Все лучше, чем то
положение, в котором ты живешь. Я ведь вижу, как ты мучаешься всем, и светом, и сыном, и
мужем.
– Ах, только не мужем, – с простою усмешкой сказала она. – Я не знаю, я не думаю о
нем. Его нет.
– Ты говоришь неискренно. Я знаю тебя. Ты мучаешься и о нем.
– Да он и не знает, – сказала она, и вдруг яркая краска стала выступать на ее лицо;
щеки, лоб, шея ее покраснели, и слезы стыда выступили ей на глаза. – Да и не будем
говорить об нем.

XXIII

Вронский уже несколько раз пытался, хотя и не так решительно, как теперь, наводить
ее на обсуждение своего положения и каждый раз сталкивался с тою поверхностностию и