Page 114 - Анна Каренина

он был опасен. Александр Вронский весело улыбнулся.
– Я только хотел передать письмо матушки. Отвечай ей и не расстраивайся пред ездой.
Bonne chance, – прибавил он, улыбаясь, и отошел от него.
Но вслед за ним опять дружеское приветствие остановило Вронского.
– Не хочешь знать приятелей! Здравствуй, mon cher! – заговорил Степан Аркадьич, и
здесь, среди этого петербургского блеска, не менее, чем в Москве, блистая своим румяным
лицом и лоснящимися расчесанными бакенбардами.
– Вчера приехал и очень рад, что увижу твое торжество. Когда увидимся?
– Заходи завтра в артель, – сказал Вронский – и, пожав его, извиняясь, за рукав пальто,
отошел на середину гипподрома, куда уже вводили лошадей для большой скачки с
препятствиями.
Потные, измученные скакавшие лошади, проваживаемые конюхами, уводились домой,
и одна за другой появлялись новые к предстоящей скачке, свежие, большею частию
английские лошади, в капорах, со своими поддернутыми животами, похожие на странных
огромных птиц. Направо водили поджарую красавицу Фру-Фру, которая, как на пружинах,
переступала на своих эластичных и довольно длинных бабках. Недалеко от нее снимали
попону с лопоухого Гладиатора. Крупные, прелестные, совершенно правильные формы
жеребца с чудесным задом и необычайно короткими, над самыми копытами сидевшими
бабками невольно останавливали на себе внимание Вронского. Он хотел подойти к своей
лошади, но его опять задержал знакомый.
– А, вот Каренин! – сказал ему знакомый, с которым он разговаривал. – Ищет жену, а
она в середине беседки. Вы не видали ее?
– Нет, не видал, – отвечал Вронский и, не оглянувшись даже на беседку, в которой ему
указывали на Каренину, подошел к своей лошади.
Не успел Вронский посмотреть седло, о котором надо было сделать распоряжение, как
скачущих позвали к беседке для вынимания нумеров и отправления. С серьезными,
строгими, многие с бледными лицами, семнадцать человек офицеров сошлись к беседке и
разобрали нумера. Вронскому достался седьмой нумер. Послышалось: «Садиться!»
Чувствуя, что он вместе с другими скачущими составляет центр, на который
устремлены все глаза, Вронский в напряженном состоянии, в котором он обыкновенно
делался медлителен и спокоен в движениях, подошел к своей лошади. Корд для торжества
скачек оделся в свой парадный костюм: черный застегнутый сюртук, туго накрахмаленные
воротнички, подпиравшие ему щеки, и в круглую черную шляпу и ботфорты. Он был, как и
всегда, спокоен и важен и сам держал за оба повода лошадь, стоя пред нею. Фру-Фру
продолжала дрожать, как в лихорадке. Полный огня глаз ее косился на подходившего
Вронского. Вронский подсунул палец под подпругу. Лошадь покосилась сильнее, оскалилась
и прижала ухо. Англичанин поморщился губами, желая выразить улыбку над тем, что
поверяли его седланье.
– Садитесь, меньше будете волноваться…
Вронский оглянулся в последний раз на своих соперников. Он знал, что на езде он уже
не увидит их. Двое уже ехали вперед к месту, откуда должны были пускать. Гальцин, один из
опасных соперников и приятель Вронского, вертелся вокруг гнедого жеребца, не дававшего
садиться. Маленький лейб-гусар в узких рейтузах ехал галопом, согнувшись, как кот, на
крупу, из желания подражать англичанам. Князь Кузовлев сидел бледный на своей кровной,
Грабовского завода, кобыле, и англичанин вел ее под уздцы. Вронский и все его товарищи
знали Кузовлева и его особенность «слабых» нервов и страшного самолюбия. Они знали, что
он боялся всего, боялся ездить на фронтовой лошади; но теперь, именно потому, что это
было страшно, потому что люди ломали себе шеи и что у каждого препятствия стояли
доктор, лазаретная фура с нашитым крестом и сестрою милосердия, он решился скакать. Они
встретились глазами, и Вронский ласково и одобрительно подмигнул ему. Одного только он
не видал, главного соперника, Махотина на Гладиаторе.
– Не торопитесь, – сказал Корд Вронскому, – и помните одно: не задерживайте у