Page 176 - Анна Каренина
P. 176

Анне. – Стоит взглянуть на вас, и видишь  – вот женщина, которая может быть счастлива,
               несчастна, но не скучает. Научите, как вы это делаете?
                     – Никак не делаю, – отвечала Анна, краснея от этих привязчивых вопросов.
                     – Вот это лучшая манера, – вмешался в разговор Стремов.
                     Стремов был человек лет пятидесяти, полуседой, еще свежий, очень некрасивый, но с
               характерным и умным лицом. Лиза Меркалова была племянница его жены, и он проводил
               все  свои  свободные  часы  с  нею.  Встретив  Анну  Каренину,  он,  по  службе  враг  Алексея
               Александровича, как светский и умный человек, постарался быть с нею, женой своего врага,
               особенно любезным.
                     – «Никак»,  –  подхватил  он,  тонко  улыбаясь,  –  это  лучшее  средство.  Я  давно  вам
               говорю, – обратился он к Лизе Меркаловой, – что для того, чтобы не было скучно, надо не
               думать, что будет скучно. Это все равно, как не надо бояться, что не заснешь, если боишься
               бессонницы. Это самое и сказала вам Анна Аркадьевна.
                     – Я  бы  очень  рада  была,  если  бы  сказала  это,  потому  что  это  не  только  умно,  это
               правда, – улыбаясь, сказала Анна.
                     – Нет, вы скажите, отчего нельзя заснуть и нельзя не скучать?
                     – Чтобы заснуть, надо поработать, и чтобы веселиться, надо тоже поработать.
                     – Зачем  же  я  буду  работать,  когда  моя  работа  никому  не  нужна?  А  нарочно
               притворяться я не умею и не хочу.
                     – Вы неисправимы, – сказал Стремов, не глядя на нее, и опять обратился к Анне.
                     Редко встречая Анну, он не мог ничего ей сказать, кроме пошлостей, но он говорил эти
               пошлости,  о  том,  когда  она  переезжает  в  Петербург,  о  том,  как  ее  любит  графиня  Лидия
               Ивановна, – с таким выражением, которое показывало, что он от всей души желает быть ей
               приятным и показать свое уважение и даже более.
                     Вошел Тушкевич, объявив, что все общество ждет игроков в крокет.
                     – Нет, не уезжайте, пожалуйста, – просила Лиза Меркалова, узнав, что Анна уезжает.
               Стремов присоединился к ней.
                     – Слишком  большой  контраст,  –  сказал  он,  –  ехать  после  этого  общества  к  старухе
               Вреде.  И  потом  для  нее  вы  будете  случаем  позлословить,  а  здесь  вы  только  возбудите
               другие, самые хорошие и противоположные злословию чувства, – сказал он ей.
                     Анна на минуту задумалась в нерешительности. Лестные речи этого умного человека,
               наивная,  детская  симпатия,  которую  выражала  к  ней  Лиза  Меркалова,  и  вся  эта
               привычная-светская обстановка – все это было так легко, а ожидало ее такое трудное, что
               она  с  минуту  была  в  нерешимости,  не  остаться  ли,  не  отдалить  ли  еще  тяжелую  минуту
               объяснения. Но, вспомнив, что ожидает ее одну дома, если она не примет никакого решения,
               вспомнив этот страшный для нее и в воспоминании жест, когда она взялась обеими руками
               за волосы, она простилась и уехала.

                                                             XIX

                     Вронский,  несмотря  на  свою  легкомысленную  с  виду  светскую  жизнь,  был  человек,
               ненавидевший  беспорядок.  Еще  смолоду,  бывши  в  корпусе,  он  испытал  унижение  отказа,
               когда он, запутавшись, попросил взаймы денег и с тех пор он ни разу не ставил себя в такое
               положение.
                     Для того чтобы всегда вести свои дела в порядке, он, смотря по обстоятельствам, чаще
               или  реже,  раз  пять  в  год,  уединялся  и  приводил  в  ясность  все  свои  дела.  Он  называл  это
               посчитаться, или faire la lessive.
                     Проснувшись поздно на другой день после скачек, Вронский, не бреясь и не купаясь,
               оделся в китель и, разложив на столе деньги, счеты, письма, принялся за работу. Петрицкий,
               зная,  что  в  таком  положении  он  бывал  сердит,  проснувшись  и  увидав  товарища  за
               письменным столом, тихо оделся и вышел, не мешая ему.
                     Всякий  человек,  зная  до  малейших  подробностей  всю  сложность  условий,  его
   171   172   173   174   175   176   177   178   179   180   181