Page 181 - Анна Каренина

– Единственные? – улыбаясь, переспросил Серпуховской.
– Да и я о тебе знал, но не только чрез твою жену, – строгим выражением лица
запрещая этот намек, сказал Вронский. – Я очень рад был твоему успеху, и нисколько не
удивлен. Я ждал еще больше…
Серпуховской улыбнулся. Ему, очевидно, было приятно это мнение о нем, и он не
находил нужным скрывать это.
– Я, напротив, признаюсь откровенно, ждал меньше. Но я рад, очень рад. Я
честолюбив, это моя слабость, и я признаюсь в ней.
– Может быть, ты бы не признавался, если бы не имел успеха, – сказал Вронский.
– Не думаю, – опять улыбаясь, сказал Серпуховской. – Не скажу, чтобы не стоило жить
без этого, но было бы скучно. Разумеется, я, может быть, ошибаюсь, но мне кажется, что я
имею некоторые способности к той сфере деятельности, которую я избрал, и что в моих
руках власть, какая бы она ни была, если будет, то будет лучше, чем в руках многих мне
известных, – с сияющим сознанием успеха сказал Серпуховской. – И потому, чем ближе к
этому, тем я больше доволен.
– Может быть, это так для тебя, но не для всех. Я то же думал, а вот живу и нахожу, что
не стоит жить только для этого, – сказал Вронский.
– Вот оно! Вот оно! – смеясь, сказал Серпуховской. – Я же начал с того, что я слышал
про тебя, про твой отказ… Разумеется, я тебя одобрил. Но на все есть манера. И я думаю, что
самый поступок хорош, но ты его сделал не так, как надо.
– Что сделано, то сделано, и ты знаешь, я никогда не отрекаюсь от того, что сделал. И
потом мне прекрасно.
– Прекрасно – на время. Но ты не удовлетворишься этим. Я твоему брату не говорю.
Это милое дитя, так же как этот наш хозяин. Вон он! – прибавил он, прислушиваясь к крику
«ура», – и ему весело, а тебя не это удовлетворяет.
– Я не говорю, чтобы удовлетворяло.
– Да не это одно. Такие люди, как ты, нужны.
– Кому?
– Кому? Обществу. России нужны люди, нужна партия, иначе все идет и пойдет к
собакам.
– То есть что же? Партия Бертенева против русских коммунистов?
– Нет, – сморщившись от досады за то, что его подозревают в такой глупости, сказал
Серпуховской. – Tout ca est une blague. Это всегда было и будет. Никаких коммунистов нет.
Но всегда людям интриги надо выдумать вредную, опасную партию. Это старая штука. Нет,
нужна партия власти людей независимых, как ты и я.
– Но почему же? – Вронский назвал несколько имеющих власть людей. – Но почему же
они не независимые люди?
– Только потому, что у них нет или не было от рождения независимости состояния, не
было имени, не было той близости к солнцу, в которой мы родились. Их можно купить или
деньгами, или лаской. И чтоб им держаться, им надо выдумывать направление. И они
проводят какую-нибудь мысль, направление, в которое сами не верят, которое делает зло; и
все это направление есть только средство иметь казенный дом и столько-то жалованья. Cela
n'est pas plus fin que ca, когда поглядишь в их карты. Может быть, я хуже, глупее их, хотя я не
вижу, почему я должен быть хуже их. Но у меня есть уже наверное одно важное
преимущество, то, что нас труднее купить. И такие люди более чем когда-нибудь нужны.
Вронский слушал внимательно, но не столько самое содержание слов занимало его,
сколько то отношение к делу Серпуховского, уже думающего бороться с властью и
имеющего в этом свои симпатии и антипатии, тогда как для него были по службе только
интересы эскадрона. Вронский понял тоже, как мог быть силен Серпуховской своею
несомненною способностью обдумывать, понимать вещи, своим умом и даром слова, так
редко встречающимся в той среде, в которой он жил. И, как ни совестно это было ему, ему
было завидно.