Page 218 - Анна Каренина

незаметно это было, будет еще кузина и Щербацкий молодой, и la piece de resistance из
гостей – Кознышев Сергей и Алексей Александрович. Сергей Иванович – москвич и
философ, Алексей Александрович – петербуржец и практик; да позовет еще известного
чудака энтузиаста Песцова, либерала, говоруна, музыканта, историка и милейшего
пятидесятилетнего юношу, который будет соус или гарнир к Кознышеву и Каренину. Он
будет раззадоривать и стравливать их.
Деньги от купца за лес по второму сроку были получены и еще не издержаны, Долли
была очень мила добра последнее время, и мысль этого обеда во всех отношениях радовала
Степана Аркадьича. Он находился в самом веселом расположении духа. Были два
обстоятельства немножко неприятные; но оба эти обстоятельства тонули в море
добродушного веселья, которое волновалось в душе Степана Аркадьича. Эти два
обстоятельства были: первое то, что вчера он, встретив на улице Алексея Александровича,
заметил, что он сух и строг с ним, и, сведя это выражение лица Алексея Александровича и
то, что он не приехал к ним и не дал знать о себе, с теми толками, которые он слышал об
Анне и Вронском, Степан Аркадьич догадывался, что что-то не ладно между мужем и
женою.
Это было одно неприятное. Другое немножко неприятное было то, что новый
начальник, как все новые начальники, имел уж репутацию страшного человека, встающего в
шесть часов утра, работающего, как лошадь, и требующего такой же работы от
подчиненных. Кроме того, новый начальник этот еще имел репутацию медведя в обращении
и был, по слухам, человек совершенно противоположного направления тому, к которому
принадлежал прежний начальник и до сих пор принадлежал сам Степан Аркадьич. Вчера
Степан Аркадьич являлся по службе в мундире, и новый начальник был очень любезен и
разговорился с Облонским, как с знакомым; поэтому Степан Аркадьич считал своею
обязанностью сделать ему визит в сюртуке. Мысль о том, что новый начальник может
нехорошо принять его, было это другое неприятное обстоятельство. Но Степан Аркадьич
инстинктивно чувствовал, что все образуется прекрасно. «Все люди, все человеки, как и мы
грешные: из чего злиться и ссориться?» – думал он, входя в гостиницу.
– Здорово, Василий, – говорил он, в шляпе набекрень проходя по коридору и обращаясь
к знакомому лакею, – ты бакенбарды отпустил? Левин – седьмой нумер, а? Проводи,
пожалуйста. Да узнай, граф Аничкин (это был новый начальник) примет ли?
– Слушаю-с, – улыбаясь, отвечал Василий. – Давно к нам не жаловали.
– Я вчера был, только с другого подъезда. Это седьмой?
Левин стоял с тверским мужиком посредине номера и аршином мерил свежую
медвежью шкуру, когда вошел Степан Аркадьич.
– А, убили? – крикнул Степан Аркадьич. – Славная штука! Медведица? Здравствуй,
Архип!
Он пожал руку мужику и присел на стул, не снимая пальто и шляпы.
– Да сними же, посиди! – снимая с него шляпу, сказал Левин.
– Нет, мне некогда, я только на одну секундочку, – отвечал Степан Аркадьич. Он
распахнул пальто, но потом снял его и просидел целый час, разговаривая с Левиным об охоте
и о самых задушевных предметах.
– Ну, скажи же, пожалуйста, что ты делал за границей? где был? – сказал Степан
Аркадьич, когда мужик вышел.
– Да я был в Германии, в Пруссии, во Франции, в Англии, но не в столицах, а в
фабричных городах, и много видел нового. И рад, что был.
– Да, я знаю твою мысль устройства рабочего.
– Совсем нет: в России не может быть вопроса рабочего. В России вопрос отношения
рабочего народа к земле; он и там есть, но там это починка испорченного, а у нас…
Степан Аркадьич внимательно слушал Левина.
– Да, да! – говорил он. – Очень может быть, что ты прав, – сказал он. – Но я рад, что ты
в бодром духе; и за медведями ездишь, и работаешь, и увлекаешься. А то мне Щербацкий