Page 220 - Анна Каренина

умел муссировать и давать настоящее направление депутациям. Окончив это, Алексей
Александрович написал и письмо адвокату. Он без малейшего колебания дал ему
разрешение действовать по его благоусмотрению. В письмо он вложил три записки
Вронского к Анне, которые нашлись в отнятом портфеле.
С тех пор, как Алексей Александрович выехал из дома с намерением не возвращаться в
семью, и с тех пор, как он был у адвоката и сказал хоть одному человеку о своем намерении,
с тех пор особенно, как он перевел это дело жизни в дело бумажное, он все больше и больше
привыкал к своему намерению и видел теперь ясно возможность его исполнения.
Он запечатывал конверт к адвокату, когда услыхал громкие звуки голоса Степана
Аркадьича. Степан Аркадьич спорил со слугой Алексея Александровича и настаивал на том,
чтоб о нем было доложено.
«Все равно, – подумал Алексей Александрович, – тем лучше: я сейчас объявлю о своем
положении в отношении к его сестре и объясню, почему я не могу обедать у него».
– Проси! – громко проговорил он, сбирая бумаги и укладывая их в бювар.
– Но вот видишь ли, что ты врешь, и он дома! – ответил голос Степана Аркадьича
лакею, не пускавшему его, и, на ходу снимая пальто, Облонский вошел в комнату. – Ну, я
очень рад, что застал тебя! Так я надеюсь… – весело начал Степан Аркадьич.
– Я не могу быть, – холодно, стоя и не сажая гостя, сказал Алексей Александрович.
Алексей Александрович думал тотчас стать в те холодные отношения, в которых он
должен был быть с братом жены, против которой он начинал дело развода; но он не
рассчитывал на то море добродушия, которое выливалось из берегов в душе Степана
Аркадьича.
Степан Аркадьич широко открыл свои блестящие, ясные глаза.
– Отчего ты не можешь? Что ты хочешь сказать? с недоумением сказал он
по-французски. – Нет, уж это обещано. И мы все рассчитываем на тебя.
– Я хочу сказать, что не могу быть у вас, потому что те родственные отношения,
которые были между нами, должны прекратиться.
– Как? То есть как же? Почему? – с улыбкой проговорил Степан Аркадьич.
– Потому что я начинаю дело развода с вашею сестрой, моею женой. Я должен был…
Но Алексей Александрович еще не успел окончить своей речи, как Степан Аркадьич
уже поступил совсем не так, как он ожидал. Степан Аркадьич охнул и сел в кресло.
– Нет, Алексей Александрович, что ты говоришь! – вскрикнул Облонский, и страдание
выразилось на его лице.
– Это так.
– Извини меня, я не могу и не могу этому верить…
Алексей Александрович сел, чувствуя, что слова его не имели того действия, которое
он ожидал, и что ему необходимо нужно будет объясняться, и что, какие бы ни были его
объяснения, отношения его к шурину останутся те же.
– Да, я поставлен в тяжелую необходимость требовать развода, – сказал он.
– Я одно скажу, Алексей Александрович. Я знаю тебя за отличного, справедливого
человека, знаю Анну – извини меня, я не могу переменить о ней мнения – за прекрасную,
отличную женщину, и потому, извини меня, я не могу верить этому. Тут есть недоразумение,
– сказал он.
– Да, если б это было только недоразумение…
– Позволь, я понимаю, – перебил Степан Аркадьич. – Но, разумеется… одно: не надо
торопиться. Не надо, не надо торопиться!
– Я не торопился, – холодно сказал Алексей Александрович, – а советоваться в таком
деле ни с кем нельзя. Я твердо решил.
– Это ужасно! – сказал Степан Аркадьич, тяжело вздохнув. – Я бы одно сделал,
Алексей Александрович. Умоляю тебя, сделай это! – сказал он. – Дело еще не начато, как я
понял. Прежде чем ты начнешь дело, повидайся с моею женой, поговори с ней. Она любит
Анну, как сестру, любит тебя, и она удивительная женщина. Ради бога, поговори с ней!