Page 283 - Анна Каренина

чайным прибором и, посадив у маленького столика старую Агафью Михайловну с налитою
ей чашкой чая, читала письмо Долли, с которою они были в постоянной и частой переписке.
– Вишь, посадила меня ваша барыня, велела с ней сидеть, – сказала Агафья
Михайловна, дружелюбно улыбаясь на Кити.
В этих словах Агафьи Михайловны Левин прочел развязку драмы, которая в последнее
время происходила методу Агафьей Михайловной и Кити. Он видел, что, несмотря на все
огорчение, причиненное Агафье Михайловне новою хозяйкой, отнявшею у нее бразды
правления, Кити все-таки победила ее и заставила себя любить.
– Вот я и прочла твое письмо, – сказала Кити, подавая ему безграмотное письмо. – Это
от той женщины, кажется, твоего брата… – сказала она. – Я не прочла. А это от моих и от
Долли. Представь! Долли возила к Сарматским на детский бал Гришу и Таню; Таня была
маркизой.
Но Левин не слушал ее; он, покраснев, взял письмо от Марьи Николаевны, бывшей
любовницы брата Николая, и стал читать его. Это было уже второе письмо от Марьи
Николаевны. В первом письме Марья Николаевна писала, что брат прогнал ее от себя без
вины, и с трогательною наивностью прибавляла, что хотя она опять в нищете, но ничего не
просит, не желает, а что только убивает ее мысль о том, что Николай Дмитриевич пропадет
без нее по слабости своего здоровья, и просила брата следить за ним. Теперь она писала
другое. Она нашла Николая Дмитриевича, опять сошлась с ним в Москве и с ним поехала в
губернский город, где он получил место на службе. Но что там он поссорился с начальником
и поехал назад в Москву, но дорогой так заболел, что едва ли встанет, – писала она."Все о
вас поминали, да и денег больше нет».
– Прочти, о тебе Долли пишет, – начала было Кити улыбаясь, но вдруг остановилась,
заметив переменившееся выражение лица мужа.
– Что ты? Что такое?
– Она мне пишет, что Николай, брат, при смерти. Я поеду.
Лицо Кити вдруг переменилось. Мысли о Тане маркизой, о Долли, все это исчезло.
– Когда же ты поедешь? – сказала она.
– Завтра.
– И я с тобой, можно? – сказала она.
– Кити! Ну, что это? – с упреком сказал он.
– Как что? – оскорбившись за то, что он как бы с неохотой и досадой принимает ее
предложение. – От чего же мне не ехать? Я тебе не буду мешать.
– Я еду потому, что мой брат умирает, – сказал Левин. – Для чего ты…
– Для чего? Для того же, для чего и ты.
«И в такую для меня важную минуту она думает только о том, что ей будет скучно
одной», – подумал Левин. И эта отговорка в деле таком важном рассердила его.
– Это невозможно, – сказал он строго.
Агафья Михайловна, видя, что дело доходит до ссоры, тихо поставила чашку и вышла.
Кити даже не заметила ее. Тон, которым муж сказал последние слова, оскорбил ее в
особенности тем, что он, видимо, не верил тому, что она сказала.
– А я тебе говорю, что, если ты поедешь, и я поеду с тобой, непременно поеду, –
торопливо и гневно заговорила она. – Почему невозможно? Почему ты говоришь, что
невозможно?
– Потому, что ехать бог знает куда, по каким дорогам, гостиницам. Ты стеснять меня
будешь, – говорил Левин, стараясь быть хладнокровным.
– Нисколько. Мне ничего не нужно. Где ты можешь, там и я…
– Ну, уже по одному тому, что там женщина эта, с которою ты не можешь сближаться.
– Я ничего не знаю и знать не хочу, кто там и что. Я знаю, что брат моего мужа умирает
и муж едет к нему, и я еду с мужем, чтобы…
– Кити! Не рассердись. Но ты подумай, дело это так важно, что мне больно думать, что
ты смешиваешь чувство слабости, нежелания остаться одной. Ну, тебе скучно будет одной,