Page 286 - Анна Каренина

Надо было говорить, чтобы не молчать, а он не знал, что говорить, тем более что брат
ничего не отвечал, а только смотрел, не спуская глаз, и, очевидно, вникал в значение каждого
слова. Левин сообщил брату, что жена его приехала с ним. Николай выразил удовольствие,
но сказал, что боится испугать ее своим положением. Наступило молчание. Вдруг Николай
зашевелился и начал что-то говорить. Левин ждал чего-нибудь особенно значительного и
важного по выражению его лица, но Николай заговорил о своем здоровье. Он обвинял
доктора, жалел, что нет московского знаменитого доктора, и Левин понял, что он все еще
надеялся.
Выбрав первую минуту молчания, Левин встал, желая избавиться хоть на минуту от
мучительного чувства, и сказал, что пойдет приведет жену.
– Ну, хорошо, а я велю подчистить здесь. Здесь грязно и воняет, я думаю. Маша! убери
здесь, – с трудом сказал больной. – Да как уберешь, сама уйди, – прибавил он, вопросительно
глядя на брата.
Левин ничего не ответил. Выйдя в коридор, он остановился. Он сказал, что приведет
жену, но теперь, дав себе отчет в том чувстве, которое он испытывал, он решил, что,
напротив, постарается уговорить ее, чтоб она не ходила к больному. «За что ей мучаться, как
я?» – подумал он.
– Ну, что? Как? – с испуганным лицом спросила Кити.
– Ах, это ужасно, ужасно! Зачем ты приехала? – сказал Левин.
Кити помолчала несколько секунд, робко и жалостно глядя на мужа; потом подошла и
обеими руками взялась за его локоть.
– Костя! сведи меня к нему, нам легче будет вдвоем. Ты только сведи меня, сведи меня,
пожалуйста, и уйди, – заговорила она. – Ты пойми, что мне видеть тебя и не видеть его
тяжелее гораздо. Там я могу быть, может быть, полезна тебе и ему. Пожалуйста, позволь! –
умоляла она мужа, как будто счастье жизни ее зависело от этого.
Левин должен был согласиться, и, оправившись и совершенно забыв уже про Марью
Николаевну, он опять с Кити пошел к брату.
Легко ступая и беспрестанно взглядывая на мужа и показывая ему храброе и
сочувственное лицо, она вошла в комнату больного и, неторопливо повернувшись, бесшумно
затворила дверь. Неслышными шагами она быстро подошла к одру больного и, зайдя так,
чтоб ему не нужно было поворачивать головы, тотчас же взяла в свою свежую молодую руку
остов его огромной руки, пожала ее и с той, только женщинам свойственною, не
оскорбляющею и сочувствующею тихою оживленностью начала говорить с ним.
– Мы встречались, но не были знакомы, в Содене, – сказала она. – Вы не думали, что я
буду ваша сестра.
– Вы бы не узнали меня? – сказал он с просиявшею при ее входе улыбкой.
– Нет, я узнала бы. Как хорошо вы сделали, что дали нам знать! Не было дня, чтобы
Костя не вспоминал о вас и не беспокоился.
Но оживление больного продолжалось недолго.
Еще она не кончила говорить, как на лице его установилось опять строгое
укоризненное выражение зависти умирающего к живому.
– Я боюсь, что вам здесь не совсем хорошо, – сказала она, отворачиваясь от его
пристального взгляда и оглядывая комнату. – Надо будет спросить у хозяина другую
комнату, – сказала она мужу, – и потом чтобы нам ближе быть.

XVIII

Левин не мог спокойно смотреть на брата, не мог быть сам естествен и спокоен в его
присутствии. Когда он входил к больному, глаза и внимание его бессознательно застилались,
и он не видел и не различал подробностей положения брата. Он слышал ужасный запах,
видел грязь, беспорядок и мучительное положение и стоны и чувствовал, что помочь этому
нельзя. Ему и в голову не приходило подумать, чтобы разобрать все подробности состояния