Page 337 - Анна Каренина

Прямо с прихода Крак потянул к кочкам. Васенька Весловский первый побежал за
собакой. И не успел Степан Аркадьич подойти, как уж вылетел дупель. Весловский сделал
промах, и дупель пересел в некошеный луг. Весловскому предоставлен был этот дупель.
Крак опять нашел его, стал, и Весловский убил его и вернулся к экипажам.
– Теперь идите вы, а я побуду с лошадьми, – сказал он.
Левина начинала разбирать охотничья зависть. Он передал вожжи Весловскому и
пошел в болото.
Ласка, уже давно жалобно визжавшая и жаловавшаяся на несправедливость, понеслась
вперед прямо к надежному, знакомому Левину кочкарнику, в который не заходил Крак.
– Что ж ты ее не остановишь? – крикнул Степан Аркадьич.
– Она не спугнет, – отвечал Левин, радуясь на собаку и спеша за нею.
В поиске Ласки, чем ближе и ближе она подходила к знакомым кочкам, становилось
больше и больше серьезности. Маленькая болотная птичка только на мгновенье развлекла ее.
Она сделала один круг пред кочками, начала другой и вдруг вздрогнула и замерла.
– Иди, иди, Стива! – крикнул Левин, чувствуя, как сердце у него начинает сильнее
биться и как вдруг, как будто какая-то задвижка отодвинулась в его напряженном слухе, все
звуки, потеряв меру расстояния, беспорядочно, но ярко стали поражать его. Он слышал шаги
Степана Аркадьича, принимая их за дальний топот лошадей, слышал хрупкий звук
оторвавшегося с кореньями угла кочки, на которую он наступил, принимая этот звук за полет
дупеля. Слышал тоже сзади недалеко какое-то шлепанье по воде, в котором он не мог дать
себе отчета.
Выбирая место для ноги, он подвигался к собаке.
– Пиль!
Не дупель, а бекас вырвался из-под собаки. Левин повел ружьем, но в то самое время
как он целился, тот самый звук шлепанья по воде усилился, приблизился, к к нему
присоединился голос Весловского, что-то странно громко кричавшего. Левин видел, что он
берет ружьем сзади бекаса, но все-таки выстрелил.
Убедившись в том, что сделан промах, Левин оглянулся и увидал, что лошади с
катками уже не на дороге, а в болоте.
Весловский, желая видеть стрельбу, заехал в болото и увязил лошадей.
– И черт его носит! – проговорил про себя Левин, возвращаясь к завязшему экипажу. –
Зачем вы поехали? – сухо сказал он ему и, кликнув кучера, принялся выпрастывать лошадей.
Левину было досадно и то, что ему помешали стрелять, и то, что увязили его лошадей,
и то, главное, что, для того чтобы выпростать лошадей, отпрячь их, ни Степан Аркадьич, ни
Весловский не помогали ему и кучеру, так как не имели ни тот, ни другой ни малейшего
понятия, в чем состоит запряжка. Ни слова не отвечая Васеньке на его уверения, что тут
было совсем сухо, Левин молча работал с кучером, чтобы выпростать лошадей. Но потом,
разгоревшись работой и увидав, как старательно усердно Весловский тащил катки за крыло,
так что даже отломил его, Левин упрекнул себя за то, что он под влиянием вчерашнего
чувства был слишком холоден к Весловскому, и постарался особенною любезностью
загладить свою сухость. Когда все было приведено в порядок и экипажи выведены на дорогу,
Левин велел достать завтрак.
– Bonne appetit – bonne conscience! Ce poulet va tomber jusqu'au fond de mes bottes, –
говорил французскую прибауточку опять повеселевший Васенька, доедая второго цыпленка.
– Ну, теперь бедствия наши кончились; теперь пойдет все благополучно. Только я за свою
вину обязан сидеть на козлах. Не правда ли? А? Нет, нет, я Автомедон. Посмотрите, как я вас
довезу! – отвечал он, не пуская вожжи, когда Левин просил его пустить кучера.
– Нет, я должен свою вину искупить, и мне прекрасно на козлах. – И он поехал.
Левин боялся немного, что он замучает лошадей, особенно левого, рыжего, которого он
не умел держать; но невольно он подчинялся его веселью, слушал романсы, которые
Весловский, сидя на козлах, распевал всю дорогу, или рассказы и представления в лицах, как
надо править по-английски four in hand; и они все после завтрака в самом веселом