Page 335 - Анна Каренина

шедшему к крыльцу.
– Вот вчера не пришел в контору, теперь меня задерживаешь. Ну, что?
– Прикажите еще поворот сделать. Всего-три ступеньки прибавить. И пригоним в
самый раз. Много покойнее будет.
– Ты бы слушал меня, – с досадой отвечал Левин. – Я говорил, установи тетивы и
потом ступени врубай. Теперь не поправишь. Делай, как я велел, – руби новую.
Дело было в том, что в строящемся флигеле рядчик испортил лестницу, срубив ее
отдельно и не разочтя подъем, так что ступени все вышли покатые, когда ее поставили на
место. Теперь рядчик хотел, оставив ту же лестницу, прибавить три ступени.
– Много лучше будет.
– Да куда же она у тебя выйдет с тремя ступенями?
– Помилуйте-с, – с презрительною улыбкой сказал плотник. – В самую тахту выйдет.
Как, значит, возьмется снизу, – с убедительным жестом сказал он, – пойдеть, пойдеть и
придеть.
– Ведь три ступеньки и в длину прибавят… Куда ж она придет?
– Так она, значит, снизу как пойдеть, так и придеть, – упорно и убедительно говорил
рядчик.
– Под потолок и в стену она придет.
– Помилуйте. Ведь снизу пойдеть. Пойдеть, пойдеть и придеть.
Левин достал шомпол и стал по пыли рисовать ему лестницу.
– Ну, видишь?
– Как прикажете, – сказал плотник, вдруг просветлев глазами и, очевидно, поняв,
наконец, дело. – Видно, приходится новую рубить.
– Ну, так так и делай, как велено! – крикнул Левин, садясь на катки. – Пошел! Собак
держи, Филипп!
Левин испытывал теперь, оставив позади себя все заботы семейные и хозяйственные,
такое сильное чувство радости жизни и ожиданья, что ему не хотелось говорить. Кроме того,
он испытывал то чувство сосредоточенного волнения, которое испытывает всякий охотник,
приближаясь к месту действия. Если его что и занимало теперь, то лишь вопросы о том,
найдут ли они что в Колпенском болоте, о том, какова окажется Ласка в сравнении с Краком
и как-то самому ему удастся стрелять нынче. Как бы не осрамиться ему пред новым
человеком? Как бы Облонский не обстрелял его? – тоже приходило ему в голову.
Облонский испытывал подобное же чувство и был тоже неразговорчив. Один Васенька
Весловский не переставая весело разговаривал. Теперь, слушая его, Левину совестно было
вспомнить, как он был неправ к нему вчера. Васенька был действительно славный малый,
простой, добродушный и очень веселый. Если бы Левин сошелся с ним холостым, он бы
сблизился с ним. Было немножко неприятно Левину его праздничное отношение к жизни и
какая-то развязность элегантности. Как будто он признавал за собой высокое несомненное
значение за то, что у него были длинные ногти, и шапочка и остальное соответствующее; но
это можно было извинить за его добродушие и порядочность. Он нравился Левину своим
хорошим воспитанием, отличным выговором на французском и английском языках и тем,
что он был человек его мира.
Васеньке чрезвычайно понравилась степная донская лошадь на левой пристяжке. Он
все восхищался ею.
– Как хорошо верхом на степной лошади скакать по степи. А? Не правда ли? – говорил
он.
Что-то такое он представлял себе в езде на степной лошади дикое, поэтическое, из
которого ничего не выходило; но наивность его, в особенности в соединении с его красотой,
милою улыбкой и грацией движений, была очень привлекательна. Оттого ли, что натура его
была симпатична Левину, или потому, что Левин старался в искупление вчерашнего греха
найти в нем все хорошее, Левину было приятно с ним.
Отъехав три версты, Весловский вдруг хватился сигар и бумажника и не знал, потерял