Page 355 - Анна Каренина

– А! – сказала Дарья Александровна, и лицо ее невольно выразило неудовольствие.
Княжна Варвара была тетка ее мужа, и она давно знала ее и не уважала. Она знала, что
княжна Варвара всю жизнь свою провела приживалкой у богатых родственников; но то, что
она жила теперь у Вронского, чужого ей человека, оскорбило ее за родню мужа. Анна
заметила выражение лица Долли и смутилась, покраснела, выпустила из рук амазонку и
спотыкнулась на нее.
Дарья Александровна подошла к остановившемуся шарабану и холодно поздоровалась
с княжной Варварой. Свияжский был тоже знакомый. Он спросил, как поживает его
чудак-приятель с молодою женой, и, осмотрев беглым взглядом непаристых лошадей и с
заплатанными крыльями коляску, предложил дамам ехать в шарабане.
– А я поеду в этом вегикуле, – сказал он. – Лошадь смирная, и княжна отлично правит.
– Нет, оставайтесь как вы были, – сказала подошедшая Анна, – а мы поедем в коляске,
– и, взяв под руку Долли, увела ее.
У Дарьи Александровны разбегались глаза на этот элегантный, невиданный ею экипаж,
на этих прекрасных лошадей, на эти элегантные блестящие лица, окружавшие ее. Но более
всего ее поражала перемена, происшедшая в знакомой и любимой Анне. Другая женщина,
менее внимательная, не знавшая Анны прежде и в особенности не думавшая тех мыслей,
которые думала Дарья Александровна дорогой, и не заметила бы ничего особенного в Анне.
Но теперь Долли была поражена тою временною красотой, которая только в минуты любви
бывает на женщинах и которую она застала теперь на лице Анны. Все в ее лице:
определенность ямочек щек и подбородка, склад губ, улыбка, которая как бы летала вокруг
лица, блеск глаз, грация и быстрота движений, полнота звуков голоса, даже манера, с
которою она сердито-ласково ответила Весловскому, спрашивавшему у нее позволения сесть
на ее коба, чтобы выучить его галопу с правой ноги, – все было особенно привлекательно; и,
казалось, она сама знала это и радовалась этому.
Когда обе женщины сели в коляску, на обеих вдруг нашло смущение. Анна смутилась
от того внимательно-вопросительного взгляда, которым смотрела на нее Долли; Долли –
оттого, что после слов Свияжского о вегикуле ей невольно стало совестно за грязную старую
коляску, в которую села с нею Анна. Кучер Филипп и конторщик испытывали то же чувство.
Конторщик, чтобы скрыть свое смущение, суетился, подсаживая дам, но Филипп кучер
сделался мрачен и вперед готовился не подчиниться этому внешнему превосходству. Он
иронически улыбнулся, поглядев на вороного рысака и уже решив в своем уме, что этот
вороной в шарабане хорош только на проминаж и не пройдет сорока верст в жару в одну
упряжку.
Мужики все поднялись от телеги и любопытно и весело смотрели на встречу гостьи,
делая свои замечания.
– Тоже рады, давно не видались, – сказал курчавый старик, повязанный лычком.
– Вот, дядя Герасим, вороного жеребца бы снопы возить, живо бы!
– Глянь-ка. Эта в портках женщина? – сказал один из них, указывая на садившегося на
дамское седло Васеньку Весловского.
– Не, мужик. Вишь, как сигнул ловко!
– Что, ребята, спать, видно, не будем?
– Какой сон нынче! – сказал старик, искосясь поглядев на солнце. – Полдни, смотри,
прошли! Бери крюки, заходи!

XVIII

Анна смотрела на худое, измученное, с засыпавшеюся в морщинки пылью лицо Долли
и хотела сказать то, что она думала, – именно, что Долли похудела; но, вспомнив, что она
сама похорошела и что взгляд Долли сказал ей это, она вздохнула и заговорила о себе.
– Ты смотришь на меня, – сказала она, – и думаешь, могу ли я быть счастлива в моем
положении? Ну, и что ж! Стыдно признаться; но я… я непростительно счастлива. Со мной