Page 350 - Анна Каренина

petit brin de cour, который он затеял, был неуместен в этой семье, но он был несколько
(сколько может быть светский человек) смущен входом Левина.
– Вы в крагах верхом ездите?
– Да, это гораздо чище, – сказал Васенька, ставя жирную ногу на стул, застегивая
нижний крючок и весело, добродушно улыбаясь.
Он был несомненно добрый малый, и Левину жалко стало его и совестно за себя,
хозяина дома, когда он подметил робость во взгляде Васеньки. Н а столе лежал обломок
палки, которую они нынче утром вместе сломали на гимнастике, пробуя поднять забухшие
барры. Левин взял в руки этот обломок и начал обламывать расщепившийся конец, не зная,
как начать.
– Я хотел… – Он замолчал было, но вдруг, вспомнив Кити и все, что было, решительно
глядя ему в глаза, сказал: – я велел вам закладывать лошадей.
– То есть как? – начал с удивлением Васенька. – Куда же ехать?
– Вам, на железную дорогу, – мрачно сказал Левин, щипля конец палки.
– Вы уезжаете или что-нибудь случилось?
– Случилось, что я жду гостей, – сказал Левин, быстрее и быстрее обламывая сильными
пальцами концы расщепившейся палки. – И не жду гостей, и ничего не случилось, но я
прошу вас уехать. Вы можете объяснить как хотите мою неучтивость.
Васенька выпрямился.
– Я прошу вас объяснить мне… – с достоинством сказал он, поняв наконец.
– Я не могу вам объяснить, – тихо и медленно, стараясь скрыть дрожание своих скул,
заговорил Левин. – И лучше вам не спрашивать.
И так как расщепившиеся концы были уже все отломаны, Левин зацепился пальцами за
толстые концы, разодрал палку и старательно поймал падавший конец.
Вероятно, вид этих напряженных рук, тех самых мускулов, которые он нынче утром
ощупывал на гимнастике, и блестящих глаз, тихого голоса и дрожащих скул убедили
Васеньку больше слов. Он, пожав плечами и презрительно улыбнувшись, поклонился.
– Нельзя ли мне видеть Облонского?
Пожатие плеч и улыбка не раздражили Левина. «Что ж ему больше остается делать?» –
подумал он.
– Я сейчас пришлю его вам.
– Что это за бессмыслица! – говорил Степан Аркадьич, узнав от приятеля, что его
выгоняют из дому, и найдя Левина в саду, где он гулял, дожидаясь отъезда гостя. – Mais c'est
ridicule! Какая тебя муха укусила? Mais c'est du dernier ridicule! Что же тебе показалось, если
молодой человек…
Но место, в которое Левина укусила муха, видно, еще болело, потому что он опять
побледнел, когда Степан Аркадьич хотел объяснить причину, и поспешно перебил его:
– Пожалуйста, не объясняй причины! Я не мог иначе! Мне очень совестно перед тобой
и перед ним. Но ему, я думаю, не будет большого горя уехать, а мне и моей жене его
присутствие неприятно.
– Но ему оскорбительно! Et puis c'est ridicule. Лидия Ивановна уже стала успокоиваться,
как на другое же утро ей принесли – А мне и оскорбительно и мучительно! И я ни в чем не
виноват, и мне незачем страдать!
– Ну, уж этого я не ждал от тебя! On peut etre jaloux, mais a ce point, c'est du dernier
ridicule!
Левин быстро повернулся и ушел от него в глубь аллеи и продолжал один ходить взад и
вперед. Скоро он услыхал грохот тарантаса и увидал из-за деревьев, как Васенька, сидя на
сене (на беду не было сиденья в тарантасе) в своей шотландской шапочке, подпрыгивая по
толчкам, проехал по аллее.
«Это что еще?» – подумал Левин, когда лакей, выбежав из дома, остановил тарантас.
Это был машинист, про которого совсем забыл Левин. Машинист, раскланиваясь, что-то
говорил Весловскому; потом влез в тарантас, и они вместе уехали.