Page 385 - Анна Каренина

Степан Аркадьич был тоже рад, что весело провел время и что все довольны. За
прекрасным обедом перебирались эпизоды выборов. Свияжский комически передал
слезливую речь предводителя и заметил, обращаясь к Неведовскому, что его
превосходительству придется избрать другую, более сложную, чем слезы, поверку сумм.
Другой шутливый дворянин рассказал, как выписаны были лакеи в чулках для бала
губернского предводителя и как теперь их придется отослать назад, если новый губернский
предводитель не даст бала с лакеями в чулках.
Беспрестанно во время обеда, обращаясь к Неведовскому, говорили: «наш губернский
предводитель» и «ваше превосходительство».
Это говорилось с тем же удовольствием, с каким молодую женщину называют
«madame» и по имени мужа. Неведовский делал вид, что он не только равнодушен, но и
презирает это звание, но очевидно было, что он счастлив и держит себя под уздцы, чтобы не
выразить восторга, не подобающего той новой, либеральной среде, в которой все
находились.
За обедом было послано несколько телеграмм людям, интересовавшимся ходом
выборов. И Степан Аркадьич, которому было очень весело, послал Дарье Александровне
телеграмму такого содержания: «Неведовский выбран двенадцатью шарами. Поздравляю.
Передай». Он продиктовал ее вслух, заметив: «Надо их порадовать». Дарья же
Александровна, получив депешу, только вздохнула о рубле за телеграмму и поняла, что дело
было в конце обеда. Она знала, что Стива имеет слабость в конце обедов «faire jouer le
telegraphe».
Все было, вместе с отличным обедом и винами не от русских виноторговцев, а прямо
заграничной разливки, очень благородно, просто и весело. Кружок людей в двадцать человек
был подобран Свияжским из единомышленных, либеральных, новых деятелей и вместе
остроумных и порядочных. Пили тосты, тоже полушутливые, и за нового губернского
предводителя, и за губернатора, и за директора банка, и за «любезного нашего хозяина».
Вронский был доволен. Он никак не ожидал такого милого тона в провинции.
В конце обеда стало еще веселее. Губернатор просил Вронского ехать в концерт в
пользу братии, который устраивала его жена, желающая с ним познакомиться.
– Там будет бал, и ты увидишь нашу красавицу. В самом деле замечательно.
– Not in my line, – отвечал Вронский, любивший это выражение, но улыбнулся и
обещал приехать.
Уже пред выходом из-за стола, когда все закурили, камердинер Вронского подошел к
нему с письмом на подносе.
– Из Воздвиженского с нарочным, – сказал он с значительным выражением.
– Удивительно, как он похож на товарища прокурора Свентицкого, – сказал один из
гостей по-французски про камердинера, в то время как Вронский, хмурясь, читал письмо.
Письмо было от Анны. Еще прежде чем он прочел письмо, он уже знал его содержание.
Предполагая, что выборы кончатся в пять дней, он обещал вернуться в пятницу. Нынче была
суббота, и он знал, что содержанием письма были упреки в том, что он не вернулся вовремя.
Письмо, которое он послал вчера вечером, вероятно, не дошло еще.
Содержание было то самое, как он ожидал, но форма была неожиданная и особенно
неприятная ему. «Ани очень больна, доктор говорит, что может быть воспаление. Я одна
теряю голову. Княжна Варвара не помощница, а помеха. Я ждала тебя третьего дня, вчера и
теперь посылаю узнать, где ты и что ты? Я сама хотела ехать, но раздумала, зная, что это
будет тебе неприятно. Дай ответ какой-нибудь, чтоб я знала, что делать».
Ребенок болен, а она сама хотела ехать. Дочь больна, и этот враждебный тон.
Это невинное веселье выборов и та мрачная, тяжелая любовь, к которой он должен был
вернуться, поразили Вронского своею противоположностью. Но надо было ехать, и он по
первому поезду, в ночь, уехал к себе.

XXXII