Page 4 - Анна Каренина

окну, поднял стору и громко позвонил. На звонок тотчас же вошел старый друг, камердинер
Матвей, неся платье, сапоги и телеграмму. Вслед за Матвеем вошел и цирюльник с
припасами для бритья.
– Из присутствия есть бумаги? – спросил Степан Аркадьич, взяв телеграмму и садясь к
зеркалу.
– На столе, – отвечал Матвей, взглянул вопросительно, с участием, на барина и,
подождав немного, прибавил с хитрою улыбкой: – От хозяина извозчика приходили.
Степан Аркадьич ничего не ответил и только в зеркало взглянул на Матвея; во взгляде,
которым они встретились в зеркале, видно было, как они понимают друг друга. Взгляд
Степана Аркадьича как будто спрашивал: «Это зачем ты говоришь? разве ты не знаешь?»
Матвей положил руки в карманы своей жакетки, отставил ногу и молча, добродушно,
чуть-чуть улыбаясь, посмотрел на своего барина.
– Я приказал прийти в то воскресенье, а до тех пор чтобы не беспокоили вас и себя
понапрасну, – сказал он, видимо, приготовленную фразу.
Степан Аркадьич понял, что Матвей хотел пошутить и обратить на себя внимание.
Разорвав телеграмму, он прочел ее, догадкой поправляя перевранные, как всегда, слова, и
лицо его просияло.
– Матвей, сестра Анна Аркадьевна будет завтра, – сказал он, остановив на минуту
глянцевитую, пухлую ручку цирюльника, расчищавшего розовую дорогу между длинными
кудрявыми бакенбардами.
– Слава богу, – сказал Матвей, этим ответом показывая, что он понимает так же, как и
барин, значение этого приезда, то есть что Анна Аркадьевна, любимая сестра Степана
Аркадьича, может содействовать примирению мужа с женой.
– Одни или с супругом? – спросил Матвей.
Степан Аркадьич не мог говорить, так как цирюльник занят был верхнею губой, и
поднял один палец. Матвей в зеркало кивнул головой.
– Одни. Наверху приготовить?
– Дарье Александровне доложи, где прикажут.
– Дарье Александровне? – как бы с сомнением повторил Матвей.
– Да, доложи. И вот возьми телеграмму, передай, что они скажут.
«Попробовать хотите», – понял Матвей, но он сказал только:
– Слушаю-с.
Степан Аркадьич уже был умыт и расчесан и сбирался одеваться, когда Матвей,
медленно ступая поскрипывающими сапогами, с телеграммой в руке, вернулся в комнату.
Цирюльника уже не было.
– Дарья Александровна приказали доложить, что они уезжают. Пускай делают, как им,
вам то есть, угодно, – сказал он, смеясь только глазами, и, положив руки в карманы и
склонив голову набок, уставился на барина.
Степан Аркадьич помолчал. Потом добрая и несколько жалкая улыбка показалась на
его красивом лице.
– А? Матвей? – сказал он, покачивая головой.
– Ничего, сударь, образуется, – сказал Матвей.
– Образуется?
– Так точно-с.
– Ты думаешь? Это кто там? – спросил Степан Аркадьич, услыхав за дверью шум
женского платья.
– Это я-с, – сказал твердый и приятный женский голос, и из-за двери высунулось
строгое рябое лицо Матрены Филимоновны, нянюшки.
– Ну что, Матреша? – спросил Степан Аркадьич, выходя к ней в дверь.
Несмотря на то, что Степан Аркадьич был кругом виноват перед женой и сам
чувствовал это, почти все в доме, даже нянюшка, главный друг Дарьи Александровны, были
на его стороне.