Page 45 - Анна Каренина

К чаю больших Долли вышла из своей комнаты. Степан Аркадьич не выходил. Он,
должно быть, вышел из комнаты жены задним ходом.
– Я боюсь, что тебе холодно будет наверху, – заметила Долли, обращаясь к Анне, – мне
хочется перевести тебя вниз, и мы ближе будем.
– Ах, уж, пожалуйста, обо мне не заботьтесь, – отвечала Анна, вглядываясь в лицо
Долли и стараясь понять, было или не было примирения.
– Тебе светло будет здесь, – отвечала невестка.
– Я тебе говорю, что я сплю везде и всегда, как сурок.
– О чем это? – спросил Степан Аркадьич, выходя из кабинета и обращаясь к жене.
По тону его и Кити и Анна сейчас поняли, что примирение состоялось.
– Я Анну хочу перевести вниз, но надо гардины перевесить. Никто не сумеет сделать,
надо самой, – отвечала Долли, обращаясь к нему.
«Бог знает, вполне ли помирились?» – подумала Анна, услышав ее тон, холодный и
спокойный.
– Ах, полно, Долли, все делать трудности, – сказал муж. – Ну, хочешь, я все сделаю…
«Да, должно быть помирились», – подумала Анна. – Знаю, как ты все сделаешь, –
отвечала Долли, – скажешь Матвею сделать то, чего нельзя сделать, а сам уедешь, а он все
перепутает, – и привычная насмешливая улыбка морщила концы губ Долли, когда она
говорила это.
«Полное, полное примиренье, полное, – подумала Анна, – слава богу!» – и, радуясь
тому, что она была причиной этого, она подошла к Долли и поцеловала ее.
– Совсем нет, отчего ты так презираешь нас с Матвеем? – сказал Степан Аркадьич,
улыбаясь чуть заметно и обращаясь к жене.
Весь вечер, как всегда, Долли была слегка насмешлива по отношению к мужу, а Степан
Аркадьич доволен и весел, но настолько, чтобы не показать, что он, будучи прощен, забыл
свою вину.
В половине десятого особенно радостная и приятная вечерняя семейная беседа за
чайным столом у Облонских была нарушена самым, по-видимому, простым событием, но
это простое событие почему-то всем показалось странным. Разговорившись об общих
петербургских знакомых, Анна быстро встала.
– Она у меня есть в альбоме, – сказала она, – да и кстати я покажу моего Сережу, –
прибавила она с гордою материнскою улыбкой.
К десяти часам, когда она обыкновенно прощалась с сыном и часто сама, пред тем как
ехать на бал, укладывала его, ей стало грустно, что она так далеко от него; и о чем бы ни
говорили, она нет-нет и возвращалась мыслью к своему кудрявому Сереже. Ей захотелось
посмотреть на его карточку и поговорить о нем. Воспользовавшись первым предлогом, она
встала и своею легкою, решительною походкой пошла за альбомом. Лестница наверх, в ее
комнату, выходила на площадку большой входной теплой лестницы.
В то время, как она выходила из гостиной, в передней послышался звонок.
– Кто это может быть? – сказала Долли.
– За мной рано, а еще кому-нибудь поздно, – заметила Кити.
– Верно, с бумагами, – прибавил Степан Аркадьич, и, когда Анна проходила мимо
лестницы, слуга взбегал наверх, чтобы доложить о приехавшем, а сам приехавший стоял у
лампы. Анна, взглянув вниз, узнала тотчас же Вронского, и странное чувство удовольствия и
вместе страха чего-то вдруг шевельнулось у нее в сердце. Он стоял, не снимая пальто, и
что-то доставал из кармана. В ту минуту как она поравнялась с серединой лестницы; он
поднял глаза, увидал ее, и в выражении его лица сделалось что-то пристыженное и
испуганное. Она, слегка наклонив голову, прошла, а вслед за ней послышался громкий голос
Степана Аркадьича, звавшего его войти, и негромкий, мягкий и спокойный голос
отказывавшегося Вронского.
Когда Анна вернулась с альбомом, его уже не было, и Степан Аркадьич рассказывал,
что он заезжал узнать об обеде, который они завтра давали приезжей знаменитости.