Page 86 - Анна Каренина

Что тебе от меня надо?
Алексей Александрович помолчал и потер рукою лоб и глаза. Он увидел, что вместо
того, что он хотел сделать, то есть предостеречь свою жену от ошибки в глазах света, он
волновался невольно о том, что касалось ее совести, и боролся с воображаемою им какою-то
стеной.
– Я вот что намерен сказать, – продолжал он холодно и спокойно, – и я прошу тебя
выслушать меня. Я признаю, как ты знаешь, ревность чувством оскорбительным и
унизительным и никогда не позволю себе руководиться этим чувством; но есть известные
законы приличия, которые нельзя преступать безнаказанно. Нынче не я заметил, но, судя по
впечатлению, какое было произведено на общество, все заметили, что ты вела и держала
себя не совсем так, как можно было желать.
– Решительно ничего не понимаю, – сказала Анна, пожимая плечами. «Ему все равно, –
подумала она. – Но в обществе заметили, и это тревожит его». – Ты нездоров, Алексей
Александрович, – прибавила она, встала и хотела уйти в дверь; но он двинулся вперед, как
бы желая остановить ее.
Лицо его было некрасиво и мрачно, каким никогда не видала его Анна. Она
остановилась и, отклонив голову назад, набок, начала своею быстрою рукой выбирать
шпильки.
– Ну-с, я слушаю, что будет, – проговорила она спокойно и насмешливо. – И даже с
интересом слушаю, потому что желала бы понять, в чем дело.
Она говорила и удивлялась тому натурально-спокойному, верному тону, которым она
говорила, и выбору слов, которые она употребляла.
– Входить во все подробности твоих чувств я не имею права и вообще считаю это
бесполезным и даже вредным, – начал Алексей Александрович. – Копаясь в своей душе, мы
часто выкапываем такое, что там лежало бы незаметно. Твои чувства – это дело твоей
совести; но я обязан пред тобою, пред собой и пред богом указать тебе твои обязанности.
Жизнь наша связана, и связана не людьми, а богом. Разорвать эту связь может только
преступление, и преступление этого рода влечет за собой тяжелую кару.
– Ничего не понимаю. Ах, боже мой, и как мне на беду спать хочется! – сказала она,
быстро перебирая рукой волосы и отыскивая оставшиеся шпильки.
– Анна, ради бога, не говори так, – сказал он кротко. – Может быть, я ошибаюсь, но
поверь, что то, что я говорю, я говорю столько же за себя, как и за тебя. Я муж твой и люблю
тебя.
На мгновение лицо ее опустилось, и потухла насмешливая искра во взгляде; но слово
«люблю» опять возмутило ее. Она подумала: «Любит? Разве он может любить? Если б он не
слыхал, что бывает любовь, он никогда и не употреблял бы этого слова. Он и не знает, что
такое любовь».
– Алексей Александрович, право, я не понимаю, – сказала она. – Определи, что ты
находишь…
– Позволь, дай договорить мне. Я люблю тебя. Но я говорю не о себе; главные лица тут
– наш сын и ты сама. Очень может быть, повторяю, тебе, покажутся совершенно напрасными
и неуместными мои слова; может быть, они вызваны моим заблуждением. В таком случае я
прошу тебя извинить меня. Но если ты сама чувствуешь, что есть хоть малейшие основания,
то я тебя прошу подумать и, если сердце тебе говорит, высказать мне…
Алексей Александрович, сам не замечая того, говорил совершенно не то, что
приготовил.
– Мне нечего говорить. Да и… – вдруг быстро сказала она, с трудом удерживая улыбку,
– право, пора спать.
Алексей Александрович вздохнул и, не сказав больше ничего, отправился в спальню.
Когда она вошла в спальню, он уже лежал. Губы его были строго сжаты, и глаза не
смотрели на нее. Анна легла на свою постель и ждала каждую минуту, что он еще раз
заговорит с нею. Она и боялась того, что он заговорит, и ей хотелось этого. Но он молчал.