Page 2 - Дуэль

Антон Павлович Чехов

Дуэль

I

Было восемь часов утра — время, когда офицеры, чиновники и приезжие обыкновенно
после жаркой, душной ночи купались в море и потом шли в павильон пить кофе или чай.
Иван Андреич Лаевский, молодой человек лет 28, худощавый блондин, в фуражке
министерства финансов и в туфлях, придя купаться, застал на берегу много знакомых и
между ними своего приятеля, военного доктора Самойленко.
С большой стриженой головой, без шеи, красный, носастый, с мохнатыми черными
бровями и с седыми бакенами, толстый, обрюзглый, да еще вдобавок с хриплым армейским
басом, этот Самойленко на всякого вновь приезжавшего производил неприятное впечатление
бурбона и хрипуна, но проходило два-три дня после первого знакомства, и лицо его
начинало казаться необыкновенно добрым, милым и даже красивым. Несмотря на свою
неуклюжесть и грубоватый тон, это был человек смирный, безгранично добрый,
благодушный и обязательный. Со всеми в городе он был на ты, всем давал деньги взаймы,
всех лечил, сватал, мирил, устраивал пикники, на которых жарил шашлык и варил очень
вкусную уху из кефалей; всегда он за кого-нибудь хлопотал и просил и всегда чему-нибудь
радовался. По общему мнению, он был безгрешен, и водились за ним только две слабости:
во-первых, он стыдился своей доброты и старался маскировать ее суровым взглядом и
напускною грубостью, и во-вторых, он любил, чтобы фельдшера и солдаты называли его
вашим превосходительством, хотя был только статским советником.
— Ответь мне, Александр Давидыч, на один вопрос, — начал Лаевский, когда оба они,
он и Самойленко, вошли в воду по самые плечи. — Положим, ты полюбил женщину и
сошелся с ней; прожил ты с нею, положим, больше двух лет и потом, как это случается,
разлюбил и стал чувствовать, что она для тебя чужая. Как бы ты поступил в таком случае?
— Очень просто. Иди, матушка, на все четыре стороны — и разговор весь.
— Легко сказать! Но если ей деваться некуда? Женщина она одинокая, безродная,
денег ни гроша, работать не умеет…
— Что ж? Единовременно пятьсот в зубы или двадцать пять помесячно — и никаких.
Очень просто.
— Допустим, что у тебя есть и пятьсот, и двадцать пять помесячно, но женщина, о
которой я говорю, интеллигентна и горда. Неужели ты решился бы предложить ей деньги? И
в какой форме?
Самойленко хотел что-то ответить, но в это время большая волна накрыла их обоих,
потом ударилась о берег и с шумом покатилась назад по мелким камням. Приятели вышли на
берег и стали одеваться.
— Конечно, мудрено жить с женщиной, если не любишь, — сказал Самойленко,
вытрясая из сапога песок. — Но надо, Ваня, рассуждать по человечности. Доведись до меня,
то я бы и виду ей не показал, что разлюбил, и жил бы с ней до самой смерти.
Ему вдруг стало стыдно своих слов; он спохватился и сказал:
— А по мне хоть бы и вовсе баб не было. Ну их к лешему!
Приятели оделись и пошли в павильон. Тут Самойленко был своим человеком, и для
него имелась даже особая посуда. Каждое утро ему подавали на подносе чашку кофе,
высокий граненый стакан с водою и со льдом и рюмку коньяку; он сначала выпивал коньяк,
потом горячий кофе, потом воду со льдом, и это, должно быть, было очень вкусно, потому
что после питья глаза у него становились маслеными, он обеими руками разглаживал бакены
и говорил, глядя на море:
— Удивительно великолепный вид!