Page 158 - Идиот

уговаривавших ее; - нет, коли вы уж даже сами, Евгений Павлыч, заявили сейчас, что даже
сам защитник на суде обќявлял, что ничего нет естественнее, как по бедности шесть человек
укокошить, так уж и впрямь последние времена пришли. Этого я еще и не слыхивала. Теперь
мне все обќяснилось! Да этот косноязычный, разве он не зарежет (она указала на
Бурдовского, смотревшего на нее с чрезвычайным недоумением)? Да побьюсь об заклад, что
он зарежет! Он денег твоих, десяти тысяч, пожалуй, не возьмет, пожалуй, и по совести не
возьмет, а ночью придет и зарежет, да и вынет их из шкатулки. По совести вынет! Это у него
не бесчестно! Это "благородного отчаяния порыв", это "отрицание", или там чорт знает
что… Тьфу! все навыворот, все кверху ногами пошли. Девушка в доме растет, вдруг среди
улицы прыг на дрожки: "маменька, я на-днях за такого-то Карлыча или Иваныча замуж
вышла, прощайте!" Так это и хорошо так по-вашему поступать? Уважения достойно,
естественно? Женский вопрос? Этот вот мальчишка (она указала на Колю), и тот уж намедни
спорил, что это-то и значит "женский вопрос". Да пусть мать дура была, да ты все-таки будь
с ней человек!.. Чего вы давеча задравши головы-то вошли? "Не смейте подступаться: мы
идем". "Нам все права подавай, а ты и заикнуться пред нами не смей. Нам все почтения
отдавай, каких и не бывает-то даже, а тебя мы хуже чем последнего лакея третировать
будем!" Истины ищут, на праве стоят, а сами как басурмане его в статье расклеветали.
"Требуем, а не просим, и никакой благодарности от нас не услышите, потому что вы для
удовлетворения своей собственной совести делаете!" Экая мораль: да ведь коли от тебя
никакой благодарности не будет, так ведь и князь может сказать тебе в ответ, что он к
Павлищеву не чувствует никакой благодарности, потому что и Павлищев делал добро для
удовлетворения собственной совести. А ведь ты только на эту благодарность его к
Павлищеву и рассчитывал: ведь не у тебя же он взаймы деньги брал, не тебе он должен, на
что же ты рассчитывал как не на благодарность? Как же сам-то от нее отказываешься?
Сумасшедшие! Диким и бесчеловечным общество признают, за то что оно позорит
обольщенную девушку. Да ведь коли бесчеловечным общество признаешь, стало быть,
признаешь, что этой девушке от этого общества больно. А коли больно, так как же ты сам-то
ее в газетах перед этим же обществом выводишь и требуешь, чтоб это ей было не больно?
Сумасшедшие! Тщеславные! В бога не веруют, в Христа не веруют! Да ведь вас до того
тщеславие и гордость проели, что кончится тем, что вы друг друга переедите, это я вам
предсказываю. И не сумбур это, и не хаос, и не безобразие это? И после этого этот срамник
еще прощения у них же лезет просить! Да много ли вас таких? Чего усмехаетесь: что я себя
осрамила с вами? Да ведь уж осрамила, уж нечего больше делать!.. А ты у меня не
усмехайся, пачкун! (накинулась она вдруг на Ипполита): сам еле дышит, а других
развращает. Ты у меня этого мальчишку развратил (она опять указала на Колю); он про тебя
только и бредит, ты его атеизму учишь, ты в бога не веруешь, а тебя еще высечь можно,
милостивый государь, да тьфу с вами!.. Так пойдешь, князь Лев Николаевич, к ним завтра,
пойдешь? - спросила она опять князя, почти задыхаясь.
- Пойду.
- Знать же я тебя не хочу после этого! - Она было быстро повернулась уходить, но
вдруг опять воротилась. - И к этому атеисту пойдешь? - указала она на Ипполита. - Да чего
ты на меня усмехаешься, - как-то неестественно вскрикнула она и бросилась вдруг к
Ипполиту, не вынеся его едкой усмешки.
- Лизавета Прокофьевна! Лизавета Прокофьевна! Лизавета Прокофьевна! -
послышалось разом со всех сторон.
- Maman, это стыдно! - громко вскричала Аглая. - Не беспокойтесь, Аглая Ивановна, -
спокойно отвечал Ипполит, которого подскочившая к нему Лизавета Прокофьевна схватила
и неизвестно зачем крепко держала за руку; она стояла пред ним и как бы впилась в него
своим бешеным взглядом; - не беспокойтесь, ваша maman разглядит, что нельзя бросаться на
умирающего человека… я готов разќяснить, почему я смеялся… очень буду рад
позволению…
Тут он вдруг ужасно закашлялся и целую минуту не мог унять кашель.