Page 207 - Мартин Иден

– Не ври, – резко сказал Мартин, и Мэриан виновато кивнула,
подтверждая справедливость обвинения.
– Так вот, скажи своему Герману, чтоб не совался куда не следует.
Скажи, мол, когда я пишу стихи о девушке, за которой он ухаживает, это
его дело, а остальное его не касается. Понятно? По-твоему, писатель из
меня не получится, так? – продолжал он. – По-твоему, никчемный я
человек?.. ничего не добился и позорю своих родных?

– По мне, ты бы лучше определился на место, – твердо сказала
Мэриан, она явно говорила искренне. – Герман сказал….
– К чертям Германа! – добродушно перебил Мартин. – Я вот что хочу
знать: когда вы поженитесь. И узнай у своего Германа, соизволит ли он
принять от меня свадебный подарок.
Сестра ушла, а Мартин призадумался и разок-другой рассмеялся, но
горек был его смех – он видел, что сестра и ее жених, и все и каждый, будь
то люди его класса или класса, к которому принадлежит Руфь, одинаково
подгоняют свое ничтожное существованьице под убогие ничтожные
шаблоны; косные, они сбиваются в стадо, в постоянной оглядке друг на
друга, они рабы прописных истин и потому безлики и неспособны жить
подлинной жизнью. Вот они проходят перед ним вереницей призраков:
Бернард Хиггинботем об руку с мистером Батлером, Герман Шмидт плечом
к плечу с Чарли Хэпгудом, и одного за другим и попарно он оценивал их и
отвергал, оценивал по меркам разума и морали, которым его научили

книги. Тщетно он спрашивал себя: где же великие души, великие люди? Не
находил он их среди поверхностных, грубых и. тупых умов, что явились на
зов воображения в его тесную комнатушку. Они ему были отвратительны,
как, наверно, Цирцее отвратительны были ее свиньи. Но вот он отослал
последнего и, казалось, остался одни, и тут явился запоздавший,
нежданный и незваный. Мартин вгляделся: шляпа с широченными полями,
двубортный пиджак и походка враскачку – он узнал молодого хулигана,
прежнего себя.
– Ты был такой же как все, парень, – усмехнулся Мартин.
– Ничуть не нравственней и не грамотней. Ты думал и действовал не
по-своему. Твои мнения, как и одежда, были скроены по тому же шаблону,
что у всех, ты поступал так, как считали правильным другие. Ты
верховодил в своей шайке, потому что другие объявили: ты парень что
надо. Ты дрался и правил шайкой не потому, что тебе это нравилось, нет, в

душе ты все это презирал, но потому, что тебя похлопывали по плечу. Ты
лупил Чурбана потому, что не хотел сдаваться, а сдаваться не хотел отчасти
потому, что был ты грубое животное, и еще потому, что верил, как все