Page 257 - Мартин Иден

покров неспособны ничего разглядеть. Вы только делаете вид, будто
верите, что выживает и правит сильнейший. А я действительно верю. Вот в
чем разница. Когда я был чуть моложе, всего на несколько месяцев, я верил
в то же, что и вы. Видите ли, ваши идеи, идеи ваших сторонников
произвели на меня впечатление. Но лавочники и торгаши, – правители в
лучшем случае трусливые; они знают одно – толкутся и хрюкают у корыта,
стараясь ухватить побольше, и я отшатнулся

– если угодно, к аристократии. В этой комнате я единственный
индивидуалист. Я ничего не жду от государства, я верю в сильную
личность, в настоящего крупного человека-только он спасет государство,
которое сейчас гнило и никчемно.
Ницше был прав. Не стану тратить время и разъяснять, кто такой
Ницше. Но он был прав. Мир принадлежит сильному, сильному, который
при этом благороден и не валяется в свином корыте торгашества и
спекуляции. Мир принадлежит людям истинного благородства,
великолепным белокурым бестиям, умеющим утвердить себя и свою волю.
И они поглотят вас-социалистов, которые боятся социализма и мнят себя
индивидуалистами. Ваша рабская мораль сговорчивых и почтительных
нипочем вас не спасет. Да, конечно, вы в этом ничего не смыслите, я
больше не стану вам этим докучать. Но одно запомните. В Окленде
индивидуалистов раз-два-и обчелся, и один из них-Мартин Иден.
И он повернулся к Руфи давая понять, что больше спорить не намерен.
– Я сегодня издерган, – вполголоса сказал он, – Мне хочется не

разговоров, а любви.
– Вы не убедили меня, – сказал мистер Морз. – Все социалисты-
иезуиты. Это их верный признак.
Мартин пропустил его слова мимо ушей.
– Мы еще сделаем из вас доброго республиканца, – сказал судья
Блаунт.
– Ну, сперва явится настоящая сильная личность, – добродушно
возразил Мартин и опять повернулся к Руфи.
Но мистер Морз был недоволен. Ему не нравилось, что будущий зять
ленив, не склонен к разумной скромной работе, не вызывали уважения его
взгляды, и сам он был непонятен. И мистер Морз перевел разговор на
Герберта Спенсера. Судья Блаунт умело его поддержал, а Мартин,

заслышав имя философа, мигом насторожился и стал слушать, как судья,
исполненной важности и самодовольства, обличает Спенсера. Время от
времени мистер Морз посматривал на Мартина, будто говорил: «Вот так-то,
мой дорогой».