Page 254 - Мартин Иден

всех времен, всех широт, для всей жизни, подумал Мартин, на миг
откинувшись на стуле. Да-да, спасибо Герберту Спенсеру и вернейшему
ключу к жизни, учению об эволюции, который вложил ему в руки Спенсер.
Мартин сознавал, что вещь получается значительная. «Она пойдет!
Пойдет!» – звучало у него в ушах. Конечно, пойдет. Наконец-то он пишет
то, за что наверняка ухватятся журналы. Повесть развернулась перед ним
как огненный свиток. Мартин оторвался от нее лишь ненадолго, чтобы

записать в блокноте один абзац. Это будет последний абзац
«Запоздавшего», – так сложилась уже в голове вся книжка, что самый конец
он мог написать задолго до того, как подошел к концу. Он сравнил свою
еще не написанную повесть с морскими повестями других авторов и
почувствовал, что она будет неизмеримо лучше. "Лишь один человек мог
бы написать что-нибудь подобное, – пробормотал он, – это Конрад. И даже
Конрад подскочит от удивления, пожмет мне руку и скажет: «Хорошо
сработано, Мартин, дружище».
Он трудился весь день и лишь в последнюю минуту вспомнил, что
должен обедать у Морзов. Спасибо Бриссендену, черный костюм вернулся
из заклада и опять можно бывать на званых обедах. По пути Мартин успел
еще забежать в библиотеку, чтобы взять какую-нибудь из книг Сейлиби.
Ему попался «Цикл жизни», и в трамвае он открыл статью о Спенсере,
которую упомянул Нортон. Он читал, и в нем разгоралось бешенство. Он
побагровел, стиснул зубы, и сам того не замечая, сжимал, разжимал и вновь
сжимал кулак, будто держал какую-то гадину и хотел придушить ее

насмерть. Сойдя с трамвая, он зашагал быстрым шагом разъяренного
человека и с такой злостью нажал на звонок у двери Морзов, что сразу
опомнился и вошел в дом уже с улыбкой, потешаясь над самим собой. Но
едва вошел, его охватило глубокое уныние. Он упал с высоты, где парил
весь день на крыльях вдохновения. «Буржуа», «логово торгаша» – эхом
отдавались в уме слова Бриссендена. Но что из того? – сердито спросил он
себя. Он женится на Руфи, а не на ее семье.
Казалось, никогда еще он не видел Руфь такой красивой,
одухотворенной, воздушной и вместе с тем такой цветущей. Щеки
порозовели, глаза так и манили-глаза, в которых он впервые увидел
вечность. В последнее время он забыл о вечности, научное чтение уводило
его в сторону; но вот оно, в глазах Руфи, доказательство, что вечность

существует, и оно убедительнее всяких речей. Все споры исчезали перед ее
глазами, потому что в ее глазах он видел любовь. И в его глазах была
любовь, а любовь неопровержима. Такова была его страстная вера.
Те полчаса, что Мартин провел с Руфью перед обедом, он был