Page 10 - Обломов
P. 10

Напрасно я забыть ее стараюсь
                     И страсть хочу рассудком победить… — запел он и сел, забывшись, на кресло, но вдруг
               вскочил и стал отирать пыль с платья.
                     — Какая у вас пыль везде! — сказал он.
                     — Все Захар! — пожаловался Обломов.
                     — Ну, мне пора! — сказал Волков. — За камелиями для букета Мише. Au revoir.
                     — Приезжайте  вечером  чай  пить,  из  балета:  расскажете,  как  там  что  было, —
               приглашал Обломов.
                     — Не могу, дал слово к Муссинским: их день сегодня. Поедемте и вы. Хотите, я вас
               представлю?
                     — Нет, что там делать?
                     — У  Муссинских?  Помилуйте,  да  там  полгорода  бывает.  Как  что  делать?  Это  такой
               дом, где обо всем говорят…
                     — Вот это-то и скучно, что обо всем, — сказал Обломов.
                     — Ну,  посещайте  Мездровых, —  перебил  Волков, —  там  уж  об  одном  говорят,  об
               искусствах, только и слышишь: венецианская школа, Бетховен да Бах, Леонардо да Винчи…
                     — Век  об  одном  и  том  же  —  какая  скука!  Педанты,  должно  быть! —  сказал,  зевая,
               Обломов.
                     — На вас не угодишь. Да мало ли домов! Теперь у всех дни: у Савиновых по четвергам
               обедают,  у Маклашиных  — пятницы,  у  Вязниковых  —  воскресенья,  у князя Тюменева  —
               середы. У меня все дни заняты! — с сияющими глазами заключил Волков.
                     — И вам не лень мыкаться изо дня в день?
                     — Вот,  лень!  Что  за  лень?  Превесело! —  беспечно  говорил  он. —  Утро  почитаешь,
               надо быть au courant всего, знать новости. Слава богу, у меня служба такая, что не нужно
               бывать  в  должности.  Только  два  раза  в  неделю  посижу  да  пообедаю  у  генерала,  а  потом
               поедешь  с  визитами,  где  давно  не  был,  ну,  а  там…  новая  актриса,  то  на  русском,  то  на
               французском театре. Вот опера будет, я абонируюсь. А теперь влюблен… Начинается лето,
               Мише обещали отпуск, поедем к ним в деревню на месяц, для разнообразия. Там охота. У
               них отличные соседи, дают bals champetres. С Лидией будем в роще гулять, кататься в лодке,
               рвать  цветы…  Ах!.. —  И  он  перевернулся  от  радости. —  Однако  пора…  Прощайте, —
               говорил он, напрасно стараясь оглядеть себя спереди и сзади в запыленное зеркало.
                     — Погодите, — удерживал Обломов, — я было хотел поговорить с вами о делах.
                     — Pardon, некогда, — торопился Волков, — в другой раз! — А не хотите ли со мной
               есть устриц? Тогда и расскажете. Поедемте, Миша угощает.
                     — Нет, бог с вами! — говорил Обломов.
                     — Прощайте же.
                     Он пошел и вернулся.
                     — Видели это? — спросил он, показывая руку, как вылитую в перчатке.
                     — Что это такое? — спросил Обломов в недоумении.
                     — А новые lacets! Видите, как отлично стягивает: не мучишься над пуговкой два часа,
               потянул  шнурочек  —  и готово. Это только что из Парижа.  Хотите, привезу вам на пробу
               пару?
                     — Хорошо, привезите! — говорил Обломов.
                     — А посмотрите это, не правда ли, очень мило? — говорил он, отыскав в куче брелок
               один. — Визитная карточка с загнутым углом.
                     — Не разберу, что написано.
                     — Pr. — prince M. — Michel. — говорил Волков, — а фамилия Тюменев не уписалась,
               это он мне в пасху подарил, вместо яичка. Но прощайте, au revoir. Мне еще в десять мест. —
               Боже мой, что это за веселье на свете!
                     И он исчез.
                     «В десять мест в один день — несчастный! — думал Обломов. — И это жизнь! — Он
               сильно  пожал  плечами. —  Где  же  тут  человек?  На  что  он  раздробляется  и  рассыпается?
   5   6   7   8   9   10   11   12   13   14   15