Page 191 - Обломов

заставит Ваню прочесть вслух, тогда и бабушка послушает, а теперь некогда.
Между тем на Неву настлали мостки, и однажды скаканье собаки на цепи и отчаянный
лай возвестили вторичный приход Никиты с запиской, с вопросом о здоровье и с книгой.
Обломов боялся, чтоб и ему не пришлось идти по мосткам на ту сторону, спрятался от
Никиты, написав в ответ, что у него сделалась маленькая опухоль в горле, что он не
решается еще выходить со двора и что "жестокая судьба лишает его счастья еще несколько
дней видеть ненаглядную Ольгу".
Он накрепко наказал Захару не сметь болтать с Никитой и опять глазами проводил
последнего до калитки, а Анисье погрозил пальцем, когда она показала было нос из кухни и
что-то хотела спросить Никиту.

VII

Прошла неделя. Обломов, встав утром, прежде всего с беспокойством спрашивал,
наведены ли мосты.
— Нет еще, — говорили ему, и он мирно проводил день, слушая постукиванье
маятника, треск кофейной мельницы и пение канареек.
Цыплята не пищали больше, они давно стали пожилыми курами и прятались по
курятникам. Книг, присланных Ольгой, он не успел прочесть: как на сто пятой странице он
положил книгу, обернув переплетом вверх, так она и лежит уже несколько дней.
Зато он чаще занимается с детьми хозяйки. Ваня такой понятливый мальчик, в три раза
запомнил главные города в Европе, и Илья Ильич обещал, как только поедет на ту сторону,
подарить ему маленький глобус, а Машенька обрубила ему три платка — плохо, правда, но
зато она так смешно трудится маленькими ручонками и все бегает показать ему каждый
обрубленный вершок.
С хозяйкой он беседовал беспрестанно, лишь только завидит ее локти в
полуотворенную дверь. Он уже по движению локтей привык распознавать, что делает
хозяйка: сеет, мелет или гладит.
Даже пробовал заговорить с бабушкой, да она не сможет никак докончить разговора:
остановится на полуслове, упрет кулаком в стену, согнется и давай кашлять, точно трудную
работу какую-нибудь исправляет, потом охнет — тем весь разговор и кончится.
Только братца одного не видит он совсем или видит, как мелькает большой пакет мимо
окон, а самого его будто и не слыхать в доме. Даже когда Обломов нечаянно вошел в
комнату, где они обедают, сжавшись в тесную кучу, братец наскоро вытер пальцами губы и
скрылся в свою светлицу.
Однажды, лишь только Обломов беззаботно проснулся утром и принялся за кофе, вдруг
Захар донес, что мосты наведены. У Обломова стукнуло сердце.
— А завтра воскресенье, — сказал он, — надо ехать к Ольге, целый день мужественно
выносить значительные и любопытные взгляды посторонних, потом объявить ей, когда
намерен говорить с теткой. А он еще все на той же точке невозможности двинуться вперед.
Ему живо представилось, как он объявлен женихом, как на другой, на третий день
приедут разные дамы и мужчины, как он вдруг станет предметом любопытства, как дадут
официальный обед, будут пить его здоровье. Потом… потом, по праву и обязанности
жениха, он привезет невесте подарок…
— Подарок! — с ужасом сказал он себе и расхохотался горьким смехом.
Подарок! А у него двести рублей в кармане! Если деньги и пришлют, так к рождеству,
а может быть, и позже, когда продадут хлеб, а когда продадут, сколько его там и как велика
сумма выручена будет — все это должно объяснить письмо, а письма нет. Как же быть-то?
Прощай, двухнедельное спокойствие!
Между этими заботами рисовалось ему прекрасное лицо Ольги, ее пушистые,
говорящие брови и эти умные серо-голубые глаза, и вся головка, и коса ее, которую она