Page 53 - Отцы и дети
P. 53

будут?
                     – Я в этом убежден.
                     Одинцова помолчала.
                     – Напрасно  вы  это  думаете.  Впрочем,  я  вам  не  верю.  Вы  не  могли  сказать  это
               серьезно. – Базаров продолжал сидеть неподвижно. – Евгений Васильич, что же вы молчите?
                     – Да что мне сказать вам? О людях вообще жалеть не стоит, а обо мне подавно.
                     – Это почему?
                     – Я человек положительный, неинтересный. Говорить не умею.
                     – Вы напрашиваетесь на любезность, Евгений Васильич.
                     – Это не в моих привычках. Разве вы не знаете сами, что изящная сторона жизни мне
               недоступна, та сторона, которою вы так дорожите?
                     Одинцова покусала угол носового платка.
                     – Думайте, что хотите, но мне будет скучно, когда вы уедете.
                     – Аркадий останется, – заметил Базаров.
                     Одинцова слегка пожала плечом.
                     – Мне будет скучно, – повторила она.
                     – В самом деле? Во всяком случае, долго вы скучать не будете.
                     – Отчего вы так полагаете?
                     – Оттого,  что  вы  сами  мне  сказали,  что  скучаете  только  тогда,  когда  ваш  порядок
               нарушается. Вы так непогрешительно правильно устроили вашу жизнь, что в ней не может
               быть места ни скуке, ни тоске… никаким тяжелым чувствам.
                     – И вы находите, что я непогрешительна… то есть что я так правильно устроила свою
               жизнь?
                     – Еще  бы!  Да  вот,  например:  через  несколько  минут  пробьет  десять  часов,  и  я  уже
               наперед знаю, что вы прогоните меня.
                     – Нет, не прогоню, Евгений Васильич. Вы можете остаться. Отворите это окно… мне
               что-то душно.
                     Базаров встал и толкнул окно. Оно разом со стуком распахнулось… Он не ожидал, что
               оно так легко отворялось; притом его руки дрожали. Темная мягкая ночь глянула в комнату с
               своим  почти  черным  небом,  слабо  шумевшими  деревьями  и  свежим  запахом  вольного,
               чистого воздуха.
                     – Спустите штору и сядьте, –  промолвила Одинцова, – мне хочется поболтать с вами
               перед  вашим  отъездом.  Расскажите  мне  что-нибудь  о  самом  себе;  вы  никогда  о  себе  не
               говорите.
                     – Я стараюсь беседовать с вами о предметах полезных, Анна Сергеевна.
                     – Вы  очень  скромны…  Но  мне  хотелось  бы  узнать  что-нибудь  о  вас,  о  вашем
               семействе, о вашем отце, для которого вы нас покидаете.
                     «Зачем она говорит такие слова?» – подумал Базаров.
                     – Все  это  нисколько  не  занимательно, –  произнес  он  вслух, –  особенно  для  вас;  мы
               люди темные…
                     – А я, по-вашему, аристократка?
                     Базаров поднял глаза на Одинцову.
                     – Да, – промолвил он преувеличенно резко.
                     Она усмехнулась.
                     – Я вижу, вы меня знаете мало, хотя вы и уверяете, что все люди друг на друга похожи
               и что их изучать не стоит. Я  вам когда-нибудь расскажу свою жизнь… но вы мне прежде
               расскажете свою.
                     – Я вас знаю мало, – повторил Базаров. – Может быть, вы правы; может быть, точно,
               всякий человек – загадка. Да хотя вы, например: вы чуждаетесь общества, вы им тяготитесь –
               и  пригласили  к  себе  на  жительство  двух  студентов.  Зачем  вы,  с  вашим  умом,  с  вашею
               красотою, живете в деревне?
                     – Как? Как вы это сказали? – с живостью подхватила Одинцова. – С моей… красотой?
   48   49   50   51   52   53   54   55   56   57   58