Page 164 - Преступление и наказание

прельститься и полюбить (что уж, конечно, не по нашему велению творится), тогда всё
самым естественным образом объясняется. Тут весь вопрос: изверг ли я или сам жертва? Ну
а как жертва? Ведь предлагая моему предмету бежать со мною в Америку или в Швейцарию,
я, может, самые почтительнейшие чувства при сем питал, да еще думал обоюдное счастие
устроить!.. Разум-то ведь страсти служит; я, пожалуй, себя еще больше губил, помилуйте!..
— Да совсем не в том дело, — с отвращением перебил Раскольников, —
просто-запросто вы противны, правы ль вы или не правы, ну вот с вами и не хотят знаться, и
гонят вас, и ступайте!..
Свидригайлов вдруг расхохотался.
— Однако ж вы… однако ж вас не собьешь! — проговорил он, смеясь откровеннейшим
образом, — я было думал схитрить, да нет, вы как раз на самую настоящую точку стали!
— Да вы и в эту минуту хитрить продолжаете.
— Так что ж? Так что ж? — повторял Свидригайлов, смеясь нараспашку, — ведь это
bonne guerre, 43 что называется, и самая позволительная хитрость!.. Но все-таки вы меня
перебили; так или этак, подтверждаю опять: никаких неприятностей не было бы, если бы не
случай в саду. Марфа Петровна…
— Марфу-то Петровну вы тоже, говорят, уходили? — грубо перебил Раскольников.
— А вы и об этом слышали? Как, впрочем, не слыхать… Ну, насчет этого вашего
вопроса, право, не знаю, как вам сказать, хотя моя собственная совесть в высшей степени
спокойна на этот счет. То есть не подумайте, чтоб я опасался чего-нибудь там этакого: всё
это произведено было в совершенном порядке и в полной точности: медицинское следствие
обнаружило апоплексию, происшедшую от купания сейчас после плотного обеда, с выпитою
чуть не бутылкой вина, да и ничего другого и обнаружить оно не могло… Нет-с, я вот что
про себя думал некоторое время, вот особенно в дороге, в вагоне сидя: не способствовал ли я
всему этому… несчастью, как-нибудь там раздражением нравственно или чем-нибудь в этом
роде? Но заключил, что и этого положительно быть не могло.
Раскольников засмеялся.
— Охота же так беспокоиться!
— Да вы чему смеетесь? Вы сообразите: я ударил всего только два раза хлыстиком,
даже знаков не оказалось… Не считайте меня, пожалуйста, циником; я ведь в точности знаю,
как это гнусно с моей стороны, ну и так далее; но ведь я тоже наверно знаю, что Марфа
Петровна, пожалуй что, и рада была этому моему, так сказать, увлечению. История по
поводу вашей сестрицы истощилась до ижицы. Марфа Петровна уже третий день
принуждена была дома сидеть; не с чем в городишко показаться, да и надоела она там всем с
своим этим письмом (про чтение письма-то слышали?). И вдруг эти два хлыста как с неба
падают! Первым делом карету велела закладывать!.. Я уж о том и не говорю, что у женщин
случаи такие есть, когда очень и очень приятно быть оскорбленною, несмотря на всё
видимое негодование. Они у всех есть, эти случаи-то; человек вообще очень и очень даже
любит быть оскорбленным, замечали вы это? Но у женщин это в особенности. Даже можно
сказать, что тем только и пробавляются.
Одно время Раскольников думал было встать и уйти и тем покончить свидание. Но
некоторое любопытство и даже как бы расчет удержали его на мгновение.
— Вы любите драться? — спросил он рассеянно.
— Нет, не весьма, — спокойно отвечал Свидригайлов. — А с Марфой Петровной почти
никогда не дрались. Мы весьма согласно жили, и она мной всегда довольна оставалась.
Хлыст я употребил, во все наши семь лет, всего только два раза (если не считать еще одного
третьего случая, весьма, впрочем, двусмысленного): в первый раз — два месяца спустя после
нашего брака, тотчас же по приезде в деревню, и вот теперешний последний случай. А вы уж

человеческое мне не чуждо.

43 добрая война (франц.) — Ред.